Мрачные сказки

А я опасаюсь, что эта паранойя однажды вскроется и люди увидят гноящуюся рану, с которой Леви жил все это время. Выпустив мою руку, он встает с дивана, и у меня сжимается сердце.

– Ты не утрачиваешь контроль, – спешу заверить я любимого.

Мне хочется подняться вслед за ним, прижаться губами к его губам и успокоить его поцелуем. Но я сдерживаю порыв. «Не сейчас. Чуть позже».

– Люди просто напуганы. И им хочется верить, что ребенка можно спасти.

Леви уже шагает по комнате взад-вперед; я слышу его тяжелую поступь по полу.

– Им и надо бояться, – изрекает Леви.

И я представляю, как он, потупив взгляд, мотает головой, а уголки его рта опускаются. Я представляю темноту в его глазах и неуверенность, наморщившую лоб.

– Они должны бояться того, что снаружи. Должны понимать, что там, в лесу, их ждет смерть. Она прячется в деревьях и поджидает, когда какой-нибудь глупец выйдет за периметр, чтобы вселиться в него, проникнуть с ним вместе в общину и уничтожить всех нас. А они все равно помышляют о том, как бы выйти и отправиться за доктором. Как будто одержимы беспамятством! – Леви останавливается.

Я улавливаю неровное биение его сердца и тяжелое дыхание. Леви переводит взгляд на меня:

– Они готовы нарушить наши правила.

– Это не нарушение, – отвечаю я. – Это надежда. Потому что в следующий раз врач может потребоваться одному из них. И им захочется, чтобы кто-нибудь из нас рискнул всем ради их спасения.

– Это всего лишь ребенок, – холодно заявляет Леви. – Всего лишь одна жизнь.

Я поднимаюсь с дивана – камень, засевший в моей груди, слишком тяжел. Невыносимый груз. Я должна сказать Леви правду. Я надеюсь, что мой взгляд фокусируется на нем, пронзает его насквозь, но пальцы дрожат, и я хватаюсь за ткань платья, чтобы их утихомирить. Мне нужно, мне необходимо выдавить из себя эти слова. Я больше не в силах удерживать их в грудной клетке. Мне слишком больно. Нестерпимо больно. Особенно сейчас, когда Леви так говорит о ребенке. О всего одной жизни. Сердце бешено стучит в ушах.

– Леви, я беременна.

В комнате все будто замирает. Я пытаюсь уловить шаги Леви, подходящего и тянущего ко мне руку. Но он стоит там, где стоял.

– Ты уверена? – слышу я лишь два слова.

По голосу ничего не понять, но Леви выдает его сердце. Оно колотится так, будто вот-вот вырвется наружу. А у меня подкашиваются ноги. Ну почему? Почему Леви замер на месте? Почему не кинется ко мне, не обнимет? Не скажет, что любит меня? По-настоящему. А не только тогда, когда мы прижимаемся друг к другу нагими телами. Мне так хочется, чтобы Леви воскликнул: «Я люблю тебя так сильно, что мне плохо, когда тебя нет со мной рядом. Я готов ради тебя на все!» Но он молчит. И, сглотнув, говорю уже я:

– Я слышу, как бьется во мне его сердце, – в груди теплеет, я пытаюсь улыбнуться.

Я столько раз улавливала стук маленьких сердечек в животах других женщин, и все же… Я не думала, что это настолько волнительно – слышать в своем теле биение второго сердца. Оно как крохотная, трепещущая рыбка – я нежно прикасаюсь рукой к животу, чтобы снова ощутить под тканью платья такое чудо. Живот пока не округлился так, чтобы стало заметно. Но я прижимаю к нему ладонь в надежде почувствовать новую жизнь.

– Это наш с тобой ребенок, – выговариваю я наконец.

Но Леви остается недвижим. Он даже не шелохнулся! Не так я представляла себе этот момент. Я думала, что он упадет на колени и прижмет ладонь к моей руке, чтобы тоже почувствовать жизнь, развивающуюся в моем чреве. Я хотела услышать от Леви слова поддержки, заверения в том, что он будет оберегать меня, сделает все, чтобы со мной и нашим ребенком не случилось ничего плохого. Но Леви ведет себя иначе. И это разрывает мне сердце.

– Леви? – окликаю я любимого.

Но он не отвечает. Как будто в доме никого больше нет. Есть только я и наш ребенок. Я чувствую слова, повисшие в воздухе. Слова, которые Леви хотел бы сказать, но не говорит. Я чувствую, как ему хочется, чтобы все побыстрее закончилось. Ему хочется исчезнуть, стать пустотой. Испариться, как испаряется на луговой траве роса с восходом солнца. А еще ему хочется, чтобы и я растворилась, сгинула с его глаз долой.

И теперь я тоже этого хочу.

– У нас будет ребенок, – моргаю я, пытаясь сдержать слезы. – Ты всегда говорил, как важна для общины новая жизнь – это залог ее сохранности.

А этот ребенок наш, он… – я сглатываю боль, комом вставшую в горле. – Я думала, что ты тоже хочешь этого… Иметь своего ребенка…

– Хочу, – наконец отвечает Леви голосом внезапно протрезвевшего человека.

Но тут же снова замолкает, как будто что-то мешает ему говорить. И в тишине, вновь воцарившейся в комнате, сверкает яркой искрой осознание: он просто не хочет ребенка со мной.

Я вытираю глаза, пытаюсь помешать слезам пролиться. Глупые, чертовы слезы!

– Я хочу иметь детей, посвятить свою жизнь кому-то, – бормочет Леви, потирая рукою лицо и, похоже, не понимая собственных слов.