Наконец дети ушли спать и мы с Мэдди остались наедине. Я принялся собирать клочки оберточной бумаги, на которых Дилли записывала варианты пароля для своего электронного дневника. Да уж, потребовалась бы целая команда гениальных дешифровальщиков, которые несколько месяцев распутывали бы сложнейший код «Имя нашей собаки».
– Что ж, все прошло без неожиданностей, – вздохнул я.
– Уж по крайней мере, лучше, чем в прошлом году.
– Прости, не могла бы ты напомнить…
– В прошлое Рождество был жуткий скандал, после чего ты уселся в кресло и напился до полной отключки, приговаривая, что «это единственный способ вынести наш брак».
Я подобрал с пола последние обрывки серпантина и очередную тысячу иголок с «неосыпающейся» рождественской елки.
– Извини, что пристаю с вопросами, но мы никогда не пытались обратиться к психологу?
– Пытались, но не могли договориться, к какому именно. Я хотела обсуждать проблемы с консультантом-женщиной, а ты заявил, что не желаешь, чтобы с самого начала чаша весов склонялась в мою сторону.
Да, это тупик, в котором не найти компромисса. Может, надо было поискать консультанта-транссексуала? Но брак и без того пребывал в настолько плачевном состоянии, что не стоило усугублять ситуацию: представляю, как я пялюсь на свежесделанные сиськи консультанта, стараясь не обращать внимания на его кадык.
Я уселся на диван, Мэдди устроилась рядом, налила себе вина и протянула мне бутылку.
– Мое пьянство стало одной из причин, по которой ты не захотела больше со мной оставаться?
– Какое это теперь имеет значение?
Я выплеснул свое вино в горшок с цветком, только что подаренный ее матерью.
– Ладно, я бросаю пить. Что еще?
– Я не хочу это сейчас обсуждать.
– Но я хотел бы знать, тем более что это не имеет уже никакого значения. Почему мы решили расстаться? Чем настолько невыносима была совместная жизнь?
– Да… всем.
– Извини, так не пойдет. Тебе все-таки стоит привести конкретные примеры, причины разногласий, поводы для споров.
– Конкретные? Хорошо. – Она посмотрела на потолок. – В молодости ты был таким темпераментным, так остро воспринимал несправедливости мира, считал, что мы должны изменить его. Но с годами все это превратилось в занудное нытье.
– Ладно, это раз, – согласился я. – Считается…
– Пойми, это было невыносимо скучно! Ты приходил в неистовство от всякой фигни. – Теперь ее было не остановить. – Я спокойно принимала то, что ты седеешь и лысеешь, что на лице у тебя появляются морщины, а живот растет. Но старела твоя душа, словно дряблым и отвисшим становился сам твой дух, и любить тебя такого становилось все труднее.
– Спасибо, достаточно! Не стоит переходить на личности! – Я поднялся, чтобы выбросить пустую бутылку в мусорное ведро, и на нервной почве швырнул ее чересчур сильно, едва не расколотив. – Но все равно этого недостаточно для развода. Настоящей причины я так и не услышал.
– Мы больше не были счастливы, – вздохнула она. – Постоянно ругались, а дети очень переживали. Какие еще причины нужны?
– Но из-за чего мы ругались?
– Из-за всего подряд. Ты убеждал меня заниматься фотографией, участвовать в выставках. А когда у меня начало что-то получаться, ты злился, что меня часто не бывает дома. Вел бесконечные разговоры о том, как важна поддержка мужа, но когда доходило до дела, до повседневной рутины, когда надо было заниматься хозяйственными делами, вовремя возвращаться с работы или отказаться от возни с Гэри и его идиотским интернет-сайтом, – тебя никогда не было.
– Кстати, должен признаться, никак не возьму в толк, с чего это я связался с проектом «ТвоиНовости»…
– Да чтобы сбежать из дома, непонятно? А потом ты никак не хотел поверить, что какой-то владелец галереи может заинтересоваться моими работами. Говорил, что он просто решил за мной приударить.