Мысли (СИ)

Спальня девушки оказалась совершенно не похожей на гостиную. Здесь царило особенное, пепельное розово-голубое свечение, будто исходящее от стен. Обстановка была тщательно продумана: ничего лишнего или выбивающегося из общего стиля, который Эрика тянуло назвать "Цветущая сакура", тем более, что в углу комнаты стояла ширма, расписанная тонкими веточками, усыпанными розоватыми цветами. Марико выглядела здесь так естественно, что ей не хватало только шёлкового кимоно и высокой причёски...

Поймав себя на этих странных мыслях и на том, что любуется девушкой, Эрик потёр лоб и заставил себя отвернуться, пытаясь вспомнить, что же хотел сказать. Вместо этого, сам не зная, зачем, спросил:

–А что за "писанину" ты прячешь под кроватью?

–Откуда вы знаете?! – удивилась Марико, краснея.

Де Линт порадовался: наконец-то живая эмоция! Ответил честно:

–Миссис Дэвис сказала, когда отдавала твои вещи...

Марико опустила глаза.

–Это всего лишь стихи. Мама считает, что это пустая трата времени, поэтому я показывала их только папе...

–А... можно мне?

Марико молча опустилась на пол перед кроватью (Эрику снова вспомнился кадр из какого-то японского фильма, где женщины точно таким же скупым, но удивительно грациозным движением опускались на колени...). Сидя возле коробки с исписанными листками, Марико задумчиво перебирала их, наконец, протянула один де Линту, и он прочитал:

Смычок любившая, виола

Укрыть печали не смогла,

И зов тоскливой баркаролы

Её мелодия плела.

И музыка прекрасная над городом плыла…

И струны плакали надрывно,

Его касания моля

И умирая непрерывно

В опавших листьях сентября.

В руках артиста плакала виола…

А город спал и тихо грезил

О странной песне в вышине,

Но зову страстному ответил

Лишь ветер, бьющийся в окне.

И музыка прекрасная над городом плыла…

И свечи таяли безмолвно

Под звуки жгучей высоты…

А я в тот вечер долго-долго

Молилась, зная: это – ты…

В руках артиста

плакала

виола…

–Красиво... Это о нём? – спросил Эрик осторожно, со смешанным чувством подумав, что ему, пожалуй, никто в жизни не посвящал стихов...

Марико подняла потемневшие глаза и тихо ответила:

–Не знаю...

Снова повисло молчание. Где-то вдали продолжали не то ссориться, не то объясняться в любви Джон и Кэролайн.

–Ну что ж, – выдохнул наконец де Линт, откладывая листок на кровать и не глядя на продолжавшую сидеть на коленях девушку. – Если я всё правильно понимаю, ты сейчас хочешь побыть одна и разобраться... во всём. Я, пожалуй, пойду.

Они вернулись в гостиную и отчаянный вопль Кэролайн заставил обоих вздрогнуть:

–Постой, Джон! Не уходи!!!

Марико, вспыхнув, отвернулась, в то время как бурные рыдания помирившихся любовников завершили серию, и телевизор смолк.

–Моя визитка у тебя осталась? Захочешь – звони...

Она проводила Эрика до выхода. На пороге де Линт остановился, хотел было сказать что-то ещё, но, почувствовав, что это будет слишком похоже на истеричные выкрики из сериала, только ещё раз пробормотал:

–Звони, – и, сбежав с невысокого крыльца, торопливо сел в машину.

Марико закрыла дверь и, как оглушённая, вернулась в гостиную. За окном жалобно взвизгнули шины отъехавшего "Мустанга".

Где-то закричали дети.

На стене мерно тикали часы.

Залаяла собака у соседей.

Марико отнесла на кухню чашки. Разгрузила посудомойку, загрузила в неё ещё одну партию посуды. Протёрла столы.

Вернувшись в свою комнату, подняла с кровати листок со стихотворением. Кажется, бумага сохранила запах его рук... Или это она совсем сходит с ума?

Марико убрала листок в коробку, легла в постель, и тяжёлый сон снова сморил её.

Глава 7

Она проснулась ближе к вечеру от громких голосов в гостиной: вернулись миссис Дэвис с доктором Мейски. Марико вскочила, поспешно приводя себя в порядок и пытаясь вернуть, наконец, ясность сознанию. Что это с ней творилось в последние несколько дней? С чего накатила такая жуткая болезненная апатия?..

Додумать не получилось: миссис Дэвис вошла, как всегда, без стука и тут же начала кричать так громко, что Марико даже не сразу смогла понять смысл гневной тирады. Впрочем, ничего нового миссис Дэвис не придумала. Марико не стала ей возражать и оправдываться за то, в чём не была виновата, а просто достала и протянула матери больничные документы. Доктор Мейски заглянул через плечо и, безразлично двинув бровями, сказал негромко:

–Они настоящие, Гвен. Оставь это. Ты же не хочешь, чтобы были проблемы с Опекой.

Злобно выплюнув ещё какую-то брань, миссис Дэвис бросила бумаги на стол и вышла. Мейски, не удостоив Марико и взглядом, вышел следом.