На край света

Неприступное выражение лица его совершенно изменилось. Я, помедлив, протянул Чарльзу руку, и он, великодушный как истинный англичанин, схватил ее двумя руками и пожал – решительным и сильным пожатием.

– Эдмунд!

– Мой дорогой друг!

Все еще чувствуя некоторую комичность нашего положения, я понял, что наступил момент, когда сдержанность неуместна, и ответил на рукопожатие Чарльза.

Постскриптум

В этой же тетради мне следует извиниться за то, что мои записи обрываются столь резко. Возможный читатель – уважаемый читатель – изведет себя в бесконечных поисках объяснения, которого ему или ей никогда не найти. Причина того, что я оставил перо, в каком-то смысле банальная и даже досадная, и в то же время она послужила основанием для всеобщего веселья. Теперь я в безопасности – на суше; я заново научился ходить по твердой земле и подозреваю – хотя, наверное, не подобает так говорить, – что наше тогдашнее веселье представляло собой род помешательства, охватившего весь корабль, как если бы прав был штурман мистер Смайлс.

Итак, коротко.

Пока я и мой дорогой друг Чарльз Саммерс пытались выпутаться из дурацкого недоразумения, Камбершам сменился с вахты. Сам я не наблюдал последовавших событий, потому что самоубийство несчастного Виллера, коему я был свидетель, весьма сильно на меня подействовало. Мне пришлось оставаться в каюте, которую нашел для меня Чарльз, и лежать там, страдая от лихорадки; можно подумать, мушкет, помимо того, что убил Виллера, еще и ранил меня. Но мне подробно рассказали о том, как все произошло.

Когда Камбершам спускался вниз, наш баталер взял его в оборот. Мистер Джонс, которого все более заботило его имущество, что было на судне, попросил мистера Камбершама уделить ему несколько секунд. Позднее Камбершам пересказывал эту беседу Чарльзу Саммерсу и другим офицерам с большим весельем.

– Мистер Камбершам, прошу меня простить, но – потонет ли наш корабль?

Судьбе оказалось угодно, чтоб Джонс обратился к офицеру, который числился крупнейшим должником баталера. Мистер Камбершам со смехом воскликнул:

– Совершенно верно, трусливый ублюдок! Этот чертов корабль потонет, и смерть заплатит все долги!

Результат вышел совсем не тот, какого ожидал мистер Камбершам. Мистер Джонс, подгоняемый всепоглощающей страстью, поспешил прочь и возвратился с пачкой долговых расписок, по коим потребовал немедленной выплаты. Камбершам отказался и посоветовал использовать эти бумаги по назначению, о котором распространяться я не имею ни малейшего желания. Отказ платить возымел на баталера такое сильное действие, что он впал в тихую панику. Он поспешно бросился в обход по кораблю, не обращая внимания на качку, из-за чего не раз подвергся опасности оказаться за бортом, поскольку меньше всего в тот миг мистер Джонс заботился о собственной безопасности. В ином человеке это было бы проявлением либо безрассудства, либо героизма – либо одновременно и того, и другого. Баталер же просто-напросто спешил обежать весь корабль, дабы получить по долговым распискам; везде его встречали отказом платить, иногда еще более грубым, чем ответ Камбершама. Полагаю, ничто, включая «прибытие Нептуна», когда мы пересекали экватор, и праздник, устроенный во время встречи с «Алкионой», не могло предоставить такого всеобщего грандиозного развлечения. Ненадолго мы и впрямь стали «счастливым кораблем»!

К тому времени, как я оправился от своей странной слабости или хвори, наступила моя очередь. Мистер Джонс принес мне огромные счета за свечи и за болеутоляющую маковую настойку. Но тут меня осенило! Я поверг его в молчание и неподвижность, заявив, что ничего ему не должен: я, мол, задолжал Виллеру, а он умер, но я, конечно же, готов надлежащим образом заплатить его наследникам и правопреемникам.

После долгих и страстных увещеваний со стороны мистера Джонса он припомнил наш предыдущий разговор.

– По крайней мере, мистер Тальбот, заплатите мне за сосуд, который заказали!

– Сосуд?

– Для вашего дневника, чтоб не утонул.

– А, припоминаю. Но с какой стати я буду платить? Разве недостаточно расписки?

Тут он издал что-то вроде радостного ржания.

– Не будет денег, мистер Тальбот, – не будет и сосуда.

Я немного поразмыслил. Как, вероятно, помнит читатель, я и вправду просил его найти мне что-то, в чем можно хранить мои записи, чтобы доверить их волнам, но просил скорее в шутку, чем всерьез. Весьма похоже на мистера Джонса – запомнить чьи-то слова, принять их за чистую монету и обратить себе на пользу. Передо мной открылась возможность расквитаться с самой Бесчеловечностью за все человечество.

– Отлично, мистер Джонс. Я куплю у вас сосуд, но при одном условии: вы найдете ему место в своей шлюпке.

Это вызвало страстные возражения. Наконец баталер согласился доставить мои записки на берег и проследить, чтобы их отослали по нужному адресу. Первый сосуд, принесенный мистером Джонсом, назывался «горшочком». Это на самом деле был маленький глиняный кувшин, и я от него наотрез отказался.