На краю пропасти

...Знал бы Ян и его отец Бронислав, что старый по годам, но еще крепкий, как хорошо просмоленный брус, ненавистный хозяин соседнего хутора Фриц Розенберг уже несколько недель ведет наблюдение за их домом по поручению шефа гестапо Хайлигенбайля - Кернера. Звериное чутье гестаповца подсказывало, что одиноко стоящий на берегу залива дом поляка наверняка привлекает внимание врагов Рейха. И он не ошибся. Время от времени Поморье навещали бойцы Армии Людовой из группы «Руху опору», пробирающиеся с боевым заданием в Кенигсберг.

Осторожен был старый Конопка, умело прятал гостей, но и Фриц Розенберг был чертовски упорен и дисциплинирован: приказ есть приказ!.. Как только темнело, подкрадывался к Поморью и, таясь в чащобе старых, продутых ветрами сырых ветел, наблюдал за домом соседа. Вот и сейчас он мок под дождем, и казалось ему, - а может, и не казалось?.. - что мелькнули там, возле дома, чьи-то тени. Надо бы убедиться, что глаза не подвели, надо понаблюдать еще две-три ночи и уж тогда докладывать Кернеру...

Бронислав Конопка попыхивал трубкой, кивал Зоське: «Положи еще картошки, принеси еще одну рыбину», - а сам тревожно размышлял: как же укрыть столько людей? Дело в том, что на огороде, в схороне, умело построенном им, спали в этот момент трое парней из «Руху опору». Они тоже совершили большой переход из Алленштайна и уйдут из Поморья только под утро... Что ж, дай бог, пронесет беду, благополучно переночуют русские сегодня в доме.

И вот все стихло. Скрипнула дверь - Ян ушел в охранение. Холодный сквознячок прокатился по дому. Тикали ходики, распевал свою песню неутомимый сверчок, бурно храпел в дальней комнатушке Федя Крохин, шептались о чем-то Зоя и Нина в соседней, Грачев и Пургин устроились на полу большой комнаты, а Володя - в узкой, на одну койку, «темненькой», как ее называл Ян. В этой комнатушке он спал в детстве.

...Такая радость - Пургин опять все видит!., этот гостеприимный польский лом. Зоська... ее отец... баня! Володя лежал на спине, испытывая давно забытое наслаждение от чистого своего, ставшего таким легким, тела, от тепла, сытости и ожидания еще чего-то необычно важного, чего никогда не бывало в его жизни, что должно вот-вот произойти в эту ночь. Послышались легкие торопливые шаги. В проеме двери мелькнула тонкая фигурка в длинной белой рубашке, Володя отодвинулся к стенке, и Нина легла рядом. Теплая, трепещущая, она пугливо затихла на краю постели, прошептала: «Не трогай меня, не трогай, я просто так, я сейчас уйду...», но знала, что любит именно его, Володю, и что уже никуда не уйдет, что вечная жажда жизни и любви, завладевшая всем ее существом, заглушила стыдливость и уготовила им, ей и Вовке, эту коротенькую, первую и, - кто знает? - может, последнюю в их жизни, ночь...

...В своем кабинете Хайлигенбайльского ЗИПО - отдела, объединяющего тайную, государственную и криминальную полицию - засиделся в эту ночь его новый начальник Рудольф Кернер. Главной особенностью характера этого сотрудника гестапо была невероятная въедливость, с которой он вникал в каждое поручение, в каждую работу, хотя она и могла быть временной, как эта его своеобразная ссылка в небольшой городишко на побережье Фришес-Хаффа. «Побудешь там с годик, наведешь порядок, - сказал ему Герд Канарис, шеф гестапо Восточной Пруссии. - Потом вернешься в Кенигсберг. К тому же дело весьма серьезное. Да?» «Да, господин Канарис». Предполагающаяся перегонка двухсот самолетов на Хайлигенбайльский аэродром - дело, действительно, очень серьезное. Самолеты шестого воздушного флота, охранявшие небо Восточной Пруссии, гибли каждый день! Вот почему Кернер сутками пропадал на работе, изучая личные дела пилотов боевых машин, технического и обслуживающего состава, зенитчиков, прожектористов, шоферов, всех, кто имел хоть какое-то отношение к аэродрому.

Отдельно высилась груда папок с личными делами подозрительных лиц, живущих в Хайлнгенбайле и его окрестностях, а к таковым Кернер относил прежде всего поляков и литовцев. Шелестели бумаги. Чтобы не заснуть за столом, Кернер то и дело прихлебывал из чашки черный кофе, делал пометки в тетради. Наверно, никто никогда не подсчитает, сколько человеческих жизней было уничтожено благодаря вот таким работящим чиновникам, каким был в течение последних десяти лет и Кернер.