На прорыв

Старший особист этого заморыша то и дело одёргивал, дабы тот со своим диким “энтузазизьмом” сильно не зарывался. Не знаю, что этот “студент” насчёт меня навоображал, но за полчаса, проведённых вместе, он раз двадцать пытался обозвать меня врагом народа и раз пятьдесят выставить немецким шпионом-диверсантом, одновременно работающим на МИ-6. Одного не понял: им делать, что ли, было нечего, если стали допрашивать меня, фактически, при всех. Это ж не отдельный кабинет – лишь загородка. Слышимость просто отличная. Хотя, возможно, специально бесплатный цирк устроили. Я их мотивов совершенно не понял, а потому молчал себе в тряпочку и не выёживался. Если б ещё не этот молодой идиот…

В конце-концов, он так допёк старшего, что тот едва ли не с облегчением отправил обалдуя по каким-то “особо важным делам” к себе в отдел. Видимо, писать очередной сверхсекретный отчёт, который может сочинить только (и единственно) сам стажёр.

Охотно верю. Даже аплодирую стоя. Эх, какой талантище пропадает. С этого момента вообще уверился в том, что всё это – чистой воды постановочный спектакль. Только в идиоте был не очень уверен: так тонко сыграть – недюжинный лицедейский талант иметь надобно. Но слишком молод пацан. Неужто в тёмную его разыграли? А что, со старлея станется.

– В общем так, Ольга, – произнёс уставший старлей-особист с покрасневшими от недосыпа глазами, когда его подчинённый скрылся из глаз, – С одной стороны, претензий у нас к Вам, вроде, нет. С другой же – обязательно всё нужно проверить. Амнезией, конечно, можете пока прикрыться. Насчёт неё – верю. Вполне может быть. Но, скорее всего, не в полном объёме: я, например, прекрасно вижу – вы что-то не договариваете. И в то, что не помните абсолютно ничего – не поверю никогда. Ваши непроизвольные реакции это доказывают.

И говорит тихо так, что и вблизи еле слышно. Подтверждая таким образом версию о спектакле.

– Товарищ старший лейтенант, – по-прежнему мучаясь от головной боли, промямлил я, – Ну что вам может рассказать контуженная баба? Жалостливую историю о своих любовных похождениях? Правду говорю – не помню я ничего.

Возникла неловкая пауза, во время которой особист как-то по-особому посмотрел на меня. Помолчал. Отвернулся к стене. Помассировал виски и снова обратил на меня свой бесконечно-уставший взгляд.

– Ладно, Ольга. Не хочу вам лишний раз напоминать, но идёт война. В стране введено военное положение. То есть, неоказание помощи органам НКВД может быть расценено как саботаж, вредительство или даже предательство. Со всеми, как говорится, вытекающими последствиями. В частности, перед тем, как пойти на встречу с вами, я опросил свидетелей вашего здесь появления. И кое-что выяснил. Про звезду на вашем животе ничего не хотите мне сказать? А фамилия лейтенанта Сидоренко вам знакома? Или красноармейца Петрухина? Или сержанта Белобородько? А может, с лейтенантом Лепке знакомы?

И хитро-хитро так прищурился, глядя мне прямо в глаза.

– Знаете, – говорю, – Все фамилии, кроме Белобородько, явно где-то слышала. Но вспомнить – где и при каких обстоятельствах – увы, пока не получается.

Изо всех сил делаю вид, что правда из меня так и прёт во все стороны. И говорить стараюсь как можно более твёрдо, искренне. Самого корёжит, но виду не подаю и взгляд не опускаю. Может, и мог бы рассказать особисту всё, как на духу. Да только мои ответы вызовут целый ворох новых вопросов. И тут уже как повезёт. Ведь таким образом можно и до расстрельной стенки договориться. А проверять – ох, как не хочется. Поэтому упорно стою на своём – не помню, дескать, и всё тут.

В общем, расстались оба недовольные друг другом. Особист прямо сказал, что через несколько дней снова зайдёт. Так что вспомнить что к чему – в моих собственных интересах.

А я впал в состояние чёрной депрессии. В самом деле: что бы я сейчас не предпринял – однозначно вызовет интерес особистов. Расскажу правду – плохо. Совру – ещё хуже: начну путаться в показаниях – ещё больше сам себе нагажу. Частично вспомню – тоже опасно: могут посчитать, что вожу их за нос. Только полная имитация амнезии может дать мне хотя бы слабую тень защиты. Но и то лишь условно: больно уж наследила Ольга. А девчонка, умеющая воевать так, как не у всякого профессионального вояки получается – нонсенс. И значит – потенциально опасно, если не сказать хуже. В общем, куда ни кинь – всюду клин.

Медсанбат. Часть 2

Так и прошла почти целая неделя в тяжёлых раздумьях, перемежаемых кошмарными снами, во время которых ко мне приходили сгоревшие мертвецы. Укоряли. Просили. Обвиняли. Звали…