На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

Не вдаваясь в суть этих разногласий, отмечу лишь, что простое хронологическое сопоставление событий показывает, что идеи, легшие в основу Акта о Священном союзе, у Александра появляются значительно раньше его встречи с баронессой, которая, как известно, состоялась 4 июня 1815 г.[115]

Тем не менее традиция, связывающая Крюденер с этим детищем Александра, возникла, разумеется, не на пустом месте. Крюденер, как никто другой, обладала способностью формулировать те идеи, которые в сознании Александра существовали скорее на уровне ощущений, чем законченных сентенций, а главное – никто кроме Крюденер не мог так внушить постоянно сомневающемуся царю мысль о его избранничестве. В 1814–1815 гг. Александр слышал немало дифирамбов в свой адрес, но только Крюденер четко определяла его место и роль в посленаполеоновской Европе[116]. И все это выражалось на близком царю языке мистического богословия. В современной ей эпохе Крюденер видела реализацию пророчества пророка Даниила о борьбе южного и северного царей, в которой победу одержит северный царь[117]. Южный царь – это Наполеон – воплощение космического зла, Северный царь – Александр I – орудие Провидения, спасающего мир. «Миссия Александра, – говорила госпожа Крюденер, – воссоздавать то, что Наполеон разрушил. Александр – белый ангел Европы и мира, в то время как Наполеон был черным ангелом» [Rabbe, 1826, p. 249–250]. Разрушительной и разъединяющей силе Наполеона противостоит созидательная и объединяющая сила Александра.

6 января 1815 г. Крюденер занесла в записную книжку слова пророка Иезекииля: «И заключу с ними завет мира, завет вечный будет с ними» [Ley, 1975, p. 153][118]. Эти слова имели непосредственное отношение к русскому императору. По воспоминанию парижской приятельницы Крюденер Луизы Кошле, баронесса, предупреждая Александра о приближающемся конце света и втором пришествии, сказала ему: «Создайте священный союз со всеми теми, кто предан вере, пусть они поклянутся защищать сообща свою религию от тех новаторов, которые захотят ее уничтожить, и вы восторжествуете навечно вместе с ней» [Cochelet, 1842, p. 277].

Пророчества Крюденер, ее призывы «оставить мирскую политику для того, чтобы священная политика заняла ее место» [Ley, 1975, p. 119] (под священной политикой, вероятно, подразумевалось соотнесение своих действий с Божественным промыслом), позволяли Александру соединять внешнюю скромность и умеренность своих политических и дипломатических притязаний с осознанием своей судьбоносной роли в современной ему истории Европы. Защищая своих вчерашних врагов (Польшу и Францию) от своих союзников (Австрии, Англии и Пруссии) и даже отказываясь от территориальных приобретений, Александр претендовал ни больше ни меньше как на духовное преобразование всей Европы, и Крюденер в этот период казалась ему, по выражению мадам де Сталь, «провозвестником великой религиозной эпохи, которая приуготовляется человеческому роду» [Staёl, 1952, p. 262].

Летом 1815 г. среди либеральных мистиков, окружавших царя, появился известный немецкий религиозный философ и тоже мистик Франц фон Баадер (1765–1841). О настроениях царя он получал информацию, что называется, из первых рук – из писем к нему Юнга-Штиллинга и Роксандры Стурдза. Буквально за два месяца до подписания Акта о Священном союзе Баадер подал на имя Александра I записку, представляющую собой синопсис его же произведения «О необходимости, созданной Французской революцией, нового и более тесного союза между религией и политикой», над которым он в то время работал. В этой записке Баадер излагает идею Божественной любви, через которую осуществляется Закон.