На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

Записка начинается с известной библейской заповеди: «Возлюби ближнего, как самого себя». Идея любви неразрывно связана с идеей свободы: «Так как христианская религия есть религия любви, она в то же время есть религия свободы». Таким образом, «любой деспотизм, как и любое рабство, противоположно христианству (antichrétien)». «Государство, – утверждает Баадер, – близится к упадку, когда принцип любви уступает место гордости или низости и таким образом рушится под ударом деспотизма, который равным образом может проявлять себя как при монархическом или аристократическом правлении, так и при полной демократии (en pleine démocratie)». В качестве примера несовместимости деспотизма и рабства с христианской религией Баадер приводит Французскую революцию. «Революционное правительство было первым, которое громко с истинно дьявольской дерзостью провозгласило свой разрыв с любой религией, объявив ей в духе сатанинского безумия открытую войну… Затем, этот дух деспотизма и греха персонифицировался в одном человеке. Он с непреодолимой магической силой привлек к Наполеону людей всех стран, видящих в нем самого могущественного выразителя их умонастроения, патрона и покровителя греха… <…> Но, – продолжает Баадер, – так как сущность Божественной политики в том, чтобы в самом зле оставлять возможность для проявления добра, Французская революция смогла бы эффективно проявить себя подобным образом. Концентрация, засилье злых демонов может привести к новой концентрации противоположного толка, утверждению политики в духе истинной свободы (т. е. религии)». И далее идут слова, буквально предвосхищающие текст Акта о Священном союзе: «До настоящего времени, человечество прилагало спасительную силу христианства только в частной или семейной жизни. Но Французская революция, может быть, открывала новую эру в истории христианства: она должна дать импульс новому искреннему пониманию принципа религии, свободы и любви в политике… и таким образом смогла бы организовать в будущем истинную контрреволюцию и приблизить истинную теократию» [Grünwald, 1955, p. 242–243; Susini, 1942].

Александр I не только благосклонно принял записку Баадера, но и выделил ему 5 тыс. франков на публикацию его книги[119]. Вполне возможно, что записка Баадера помогла царю сформулировать основные положения Акта о Священном союзе. Однако утверждать, что идея Священного союза зародилась у Александра под влиянием того круга мистиков, с которыми сблизился царь в 1814–1815 гг. – значит менять местами причину и следствие. Царь сблизился с ними именно потому, что они думали так же, как и он, и не случайно наиболее восторженные отзывы о Священном союзе вышли из этой среды[120]. Общение Александра I с этими людьми сказалось не столько на появлении у него тех или иных мыслей, сколько на том, как они были сформулированы. Иными словами, мистики помогали ему осмыслить до конца и воплотить на бумаге то, над чем он давно уже задумывался сам. Поэтому не столь важно, кто именно придумал название «Священный союз»: баронесса Крюденер или сам царь. Важно то, какой смысл ими обоими в него вкладывался.

Во французском языке слово «alliance» имеет много значений. Одно из них восходит к Библии и означает «завет»[121]. В этом значении союз мог осмысляться как священный договор между силами добра, противостоящими злу во имя мира. Именно так трактовала Священный союз Крюденер. В апреле 1816 г. она, размышляя в своих тетрадях над природой священных союзов, писала: «Священный союз между Иудой Маккавеем и его братьями против Антиоха Сирийского, воплощенного Антихриста, спас Израиль закона. Крестовые походы, оправданные чудесами святого Бернара и смертью святого Людовика, основали дух рыцарства, который спас христианство от ига Полумесяца. Третий священный союз должен существовать во времена пришествия Антихриста, чтобы проложить путь христианству против него. Священный союз должен быть заключен для того, чтобы во время испытаний, очищения и восстановления связанные между собой христианские души доброй воли (le faisceau des âmes de bonne volonté de la chrétienté) готовились бы узреть своего Бога» [Ley,1975, p. 190–191].