Над тёмной площадью

Простите великодушно, но тут я вынужден прервать рассказ и кое-что объяснить. В течение многих месяцев я был обыкновенным бродягой, изгнанником из общества. Не испытавшему подобного состояния не дано понять, каково это — изо дня в день, неделя за неделей, месяц за месяцем тянуть жизненную лямку без средств к существованию; более того, не имея близких людей или хотя бы одного близкого человека, которого хоть каплю волновал бы вопрос: а на что ты живешь и вообще есть ли у тебя на что жить? И уж совсем паршиво, просто никуда не годится, если случается это в немолодом возрасте, и нет ни гроша за душой, и как-то выживать в течение двадцати четырех часов, а потом еще двадцати четырех часов, без всякого просвета, пока часы не выстроятся в бесконечную череду пустых, позорных дней, которые тянутся и тянутся, и впереди ничего, кроме топкой неизвестности.

Многие британские офицеры, с честью послужившие на благо своей страны, попали в такое положение в послевоенное время. Иногда им везло — их находил счастливый случай и подворачивалась какая-нибудь должность. Но чаще их уносила смерть от болезни, отчаяния или в результате самоубийства. Знаю, что те самые, которые везучие, обычно говорят: хоть какую-то работенку легко можно было найти, только многие не шли на это из-за своего снобизма. Им, видите ли, не позволяли их эстетические воззрения.

Нет, это просто не соответствует действительности. Тысячи, тысячи мужчин были готовы выполнять какую угодно работу и даже, боюсь, пошли бы в конечном счете на жертву в ущерб своему мужскому достоинству, докатились бы до полной деградации личности… Эта жуткая пустота, состоявшая из однообразных, бессмысленных, тягучих дней, была похуже любой медленной китайской пытки. Никакие муки не сравнимы с теми, что пришлось им пережить.

Так вот, этот опыт и такие испытания не могли на мне не отразиться. Мои жизненные силы и воля были ослаблены, видение мира и ощущение реальности искажены. Я включил эти строчки потому, что, переходя к описанию последующих событий, я отдаю себе отчет в том, что в те минуты мой рассудок был помрачен; тут многое объяснялось моим собственным зыбким, призрачным восприятием мира.

Из-за этого призрачного восприятия освещение на площади играло злые шутки со мной. Стоя на тротуаре у входа в дом, где жил Осмунд, я видел, что часы на стене дома через улицу показывали половину девятого. Всего-то половину девятого! Значит, наша встреча с Хелен и ужасное шествие вниз по лестнице заняли от силы пятнадцать минут. Немыслимый, невероятный факт! А мне показалось, что я мучился в том темном, ледяном колодце со своим неразлучным мертвецом долгие часы. Но циферблат подтверждал неопровержимый факт: действительно прошло только четверть часа.

Так или иначе, я был долго погружен в темноту, а теперь ослеплен огнями. Был подавлен тишиной, а теперь оглушен шумом вокруг меня. В те времена я еще не побывал в Америке; это потом мне доведется пережить яркое, ослепительное впечатление, которое произведет на меня Бродвей. Я могу себе представить, какой блеклой и жалкой может показаться площадь Пиккадилли гордым обитателям фантастического бродвейского царства, со всем его причудливым сверкающим убранством. Забегая вперед, скажу, что никогда потом, после того как закончился тот вечер, площадь Пиккадилли больше не казалась мне огненным шквалом, сопровождавшимся пушечной канонадой, как в тот роковой час. Слава Богу, мои переживания кончились. Жизнь моя впоследствии сложилась совершенно иначе! Но тогда, выйдя из дома Осмунда, я словно попал на передний край огня. Мне хотелось спрятаться, чтобы меня никто не видел, а вместо этого глаза бурлящей, шумной толпы, казалось, были устремлены на меня, а совсем рядом, где-то под боком, тихо-тихо, не отставая от меня ни на шаг, ползла тень Пенджли. А между тем это были последние десять минут вечернего пика оживления на площади. Помните, когда я выходил, чтобы привести в квартиру Хенча, тут все только готовилось к битве. Теперь бойцы сошлись, рестораны и театры заполнились людьми. В ту пору уже наметилась мода поздно обедать, которая укрепилась в наши дни, и к театрам то и дело подкатывали кебы и автомобили с опоздавшей к началу представления публикой. Площадь кипела от множества бесцельно снующих туда-сюда пешеходов, которые хлынули на улицу из магазинов, а также долой от домашних очагов и семейных обязанностей.