Напиток мексиканских богов

Характер у Клавы был мягкий, податливый, как и вся она, да и жизненные принципы устойчивостью не грешили – в отличие от фигуры. Фигура у Клавы была основательная. На сидячей работе за швейной машинкой она нажила такое мощное основание, что за панталонами ходила в магазин «Богатырь». Зато бедра особо крупных размеров подчеркивали наличие какой-никакой талии, и кокетливый фартучек горничной на Клаве смотрелся очень даже неплохо. Только фирменные цвета ей были совсем не к лицу: зеленое и коричневое превращали рыхлую белую физиономию в восковую маску. Именно поэтому, устроившись на работу в отель, Клава впервые после окончания ПТУ стала ярко красить глаза и губы, экономии ради используя для нанесения боевой раскраски стародавние запасы косметики – брикетированную гуталиновую тушь «Ленинградская» и жирную оранжевую помаду «Ален мак».

В макияже Клава напоминала матрешку – деревянную насквозь. Сакраментальное «баба дура» читалось на ее широком лице ясно, как будто Клава самокритично написала эти слова себе лбу маргариновой рыжей помадой.

Оксана посмотрела на мучнисто-белое, в крапинках туши, лицо новой горничной и снова нагрубила:

– Че, че! Через плечо!

Клава послушно обернулась, и Оксана простонала:

– Ну, ду-у-ура! Вот же бог послал наказание!

– А че такое-то? – невозмутимо поинтересовалась добродушная Клава. – Из постояльцев кто пожаловался, че ли? Я плохо, че ли, убираю? Или еще че?

– Ты языком много болтаешь! – рассердилась Оксана. – Зачем с милиционером лялякала, как в деревне на завалинке? Дура!

– Так он же сам со мной заговорил! – Клава простодушно округлила глаза. – Спрашивал, не видала ли я где тут молодую красивую брюнетку с во-от такой грудью.

Клава вытянула вперед руки и нарисовала в воздухе грудь, больше похожую на полный парус.

– А ты? – внимательно слушала Оксана.

– А я не видала, – Клава с сожалением пожала сдобными плечами. – Я тут еще ниче не видала, я же тока второй день работаю! Но мужик этот, следователь, показал мне сережку с красненьким камнем, а вот такую штуку я как раз видела. Тока не сережку, а браслет!

– Где ты его видела? – неприязненно сощурилась Оксана.

– А в шестьдесят пятом! Нашла в простынях, когда постель перестилала, – Клава торжествующе улыбнулась. – Браслетик – один в один с сережкой, тоже серебряный, с большим красным камнем на цепочке.

– Куда дела?

– Так следователю же показала и обратно в номер занесла, на тумбочку положила. Ты че? Мне чужого не надо! – запоздало обиделась Клава.

– Ну, молодец, – саркастически сказала дежурная. – Считай, отличилась.

– А че? – горничная снова затрясла ресницами.

– Черт-те че! – зло срифмовала Оксана. – Иди уже, умница! Восемьдесят второй освободился, прибрать надо.

Она проводила удаляющуюся Клаву сердитым взглядом и потянулась к телефону.

– Ну, чего тебе еще? – неприязненно отозвался мужчина на другом конце провода.

– Девку твою милиция спрашивала, – приглушив голос, сказала Оксана. – Ту, которая тут кораллами звенела!

– И что?

– А то, что Клавка, новая горничная, в шестьдесят пятом браслетик ее нашла! Менту его показала и на номер навела! – выпалила дежурная.

– Вот дура! – выругался ее собеседник и бросил трубку.

– Кто дура? – с подозрением спросила Оксана у размеренно гудящей телефонной трубки.

Ей очень не хотелось думать, что в этой незавидной категории горничная Клавдия не одинока.

Ошибиться может каждый, даже опытный опер. Особенно если этот опер на самом деле не столько опытный, сколько голодный как волк и уставший как собака – бегает сутки напролет, высунув язык. Конечно, за год службы к собачьей жизни отчасти привыкаешь, но иногда очень хочется завыть.

У Матвея тоскливый звериный вой обычно рождался не в глубине души, а банально – в желудке. Уход жены, не выдержавшей сомнительных радостей сожительства с вечно отсутствующим борцом с преступностью, оголил тылы и оставил его без стратегических запасов чистого белья и горячего питания. Две недели на порошковом кофе с заветрившимися бутербродами сократили молодую жизнь Матвея на годы. Он уже чувствовал приближение голодной и холодной старости с ее ужасными болезнями – слепотой и маразмом. Да уж не они ли вызвали эту ошибку?

Матвей позорно перепутал двери двух соседних номеров на пятнадцатом этаже отеля «Перламутровый». Ему нужен был шестьдесят пятый, а он постучал в шестьдесят седьмой! Непростительная невнимательность. Но двери были одинаковые, как близнецы, и нумерацию интерьер-дизайнер совершенно по-идиотски вынес в простенок, не удосужившись хотя бы стрелочками указать, к какой двери относится тот или иной набор цифр!

Лейтенанта Матвея Колобова откомандировали из тихой родной деревни в модный приморский город на время проведения финансового саммита. Статус международного мероприятия предполагал усиленную охрану территории и объектов, своих бойцов на курорте не хватало, и бравых парней в форме собрали со всего края.