Нарисуй меня

— Именно. Он на эмоциях кое-что сделал нехорошее, я мог выгнать его с волчьим билетом, но вовремя одумался. День остался, я ни разу не пожалел об этом. Говорю тебе об этом, потому что все в компании в курсе старых дел, не хочу, чтобы ты случайно узнала и не от меня.

Медленно перевариваю рассказ Макса. Они всегда вдвоем, понимают друг друга так, что во мне ревность просыпается.

— Удивлена?

— Очень. Никогда бы не подумала. Мне казалось, он не очень амбициозный, вечно прикалывается.

В ответ Макс лишь хмыкнул.

— Я готов. Поехали в аэропорт!

Глава 51

В ожидании есть своя волшебная прелесть. Так в детстве предвкушаешь день рождения или Новый год — с замиранием в сердце и с мечтательной улыбкой на лице: знаешь, что будет чудо, но до конца не можешь даже представить, каким оно окажется.

Неделя — всего семь дней, зато каких! Каждый — совершенно особенный. Он за тысячи километров от меня, но я просыпаюсь и засыпаю с ним. Я знаю, какое у него сегодня небо и каким был вчера закат в окне его гостиницы. Он полдня ругает меня, как я его и просила: сдаю живопись. Все получилось намного лучше, чем на первом экзамене: и вовремя пришла, и Глеба не встретила, и место хорошее досталось, но главное — такая радость в душе, когда в руку кисть взяла.

Любовь. Красота. Свобода.

Я знаю это состояние, его каждый творец знает. Неважно, что у тебя в ладони — художественная кисть, скульптурное долото или игла с ниткой, — рука начинает двигаться сама, прекрасно ощущая пространство, понимая, что на самом деле нужно в это мгновение. Главное, не мешать, не бояться, довериться тому, у чего нет рационального объяснения.

Любовь. Красота. Свобода.

Это все Макс! Пропитал меня своей верой, пока я на экзамен ехала, такое сказал, что я чуть ли не бегом понеслась на экзамен. Да на меня до сих пор оборачиваются, хмурые, напряженные лица, а я в ответ улыбаюсь.

Любовь. Красота. Свобода.

— Неплохо, Пешкова, очень неплохо! — отметила профессор Антонова, когда я вернулась в экзаменационную аудиторию: телефон забыла. — Вы определенно справились с волнением.

Широко улыбаюсь, мне даже добавить нечего, разве что «спасибо большое». Сегодня я отпросилась с обеих работ, но на кафедру все же заглядываю — мало ли что! В пятницу у меня последний экзамен, результаты уже в понедельник. И если я поступлю, то сразу же напишу заявление, но сначала надо понять, не привалит ли мне завтра работы.

В коридорах шумно. Нет, это уже не студенты — абитуриенты по стенке жмутся, переживают очень. Сама такой же была. В прошлом году. А теперь эти самые стены мне помогают.

— Оу, Пешкова! Ну как успехи?

Нет, серьезно?

— Прожить без меня и дня не можешь, Голованов?! — не глядя, бросаю через плечо.

А когда оборачиваюсь, то вижу не Глеба, а злые глаза знакомой блондинки, которая вечно ошивается рядом с директорским сынком. Вот и сейчас парень за ее спиной стоит, наблюдает, как его подружка презрительно кривит губы.

— Понабрали отбросов в приличное заведение. Зря, что ли, папа столько платит. Глеб, ты бы уж сказал своему, пусть уборку проведет!

Пока подбираю в голове какой-то остроумный ответ, чтобы словесно проткнуть эту стерву, рядом с блондинкой открывается дверь, а из аудитории выходит старший Голованов. Легок на помине. Он чем-то озадачен, не сразу нас замечает. Я постаралась слиться со стеной — мне вот как раз внимания директора не хватало. Вижу, как испугалась блондинка, как нахмурился Глеб. Тишина повисла напряженная — мы все явно ждали, что Павел Петрович спокойно пройдет мимо, а мы продолжим разбираться.

Не получилось.

— Марина? Пешкова? — не поздоровавшись, окликнул старший Голованов. — Со мной пойдемте.

Ловлю злорадный взгляд блондинки. Понятия не имею, зачем понадобилась директору — никогда мне ничего не поручал, да и я слишком мелкая для него сошка. Переспрашивать глупо как-то, поэтому просто иду за ним в его кабинет.

— Присаживайтесь, Марина. — Директор кивнул на большой покрытый лаком деревянный стол. — Чай будете?

— Нет! — слишком быстро для вежливого ответа произношу я. Да мне и не до разговоров сейчас — никогда не была в кабинете директора и много потеряла. Это настоящая картинная галерея, такой я прежде не видела.

— Нравится? — довольно усмехнулся Голованов. — Каждый, кто сюда заходит первый раз, обязательно зависает над картинами. Его потом сложно в реальность вернуть.

— Не сомневаюсь! — Верчу головой, уже совершенно не стесняясь. — Удивительные работы, такие разные и такие неординарные, в каждой кисти скрыт талант.

Вдруг вижу, нет, не знакомую картину, а очень знакомую манеру.

— Узнали руку мастера?

— Конечно! Сложно спутать.

— Я думаю, из Максима получился бы очень достойный художник. Жаль, что решил связать жизнь с архитектурой.

— Он по-прежнему рисует, просто для себя.

— Конечно!

Замолкаю, потому что взгляд цепляет картину рядом. Шахматная доска. И несколько фигур на ней — картина недостаточно близко от меня, чтобы разобрать детали.

— Рядом картина Ксении Навроцкой, так ведь? — показываю на шахматную доску, не сомневаясь, что права.

— Она тоже была моей ученицей.