Наследство

Но потом понял, что это бесполезно. Все должно происходить в определенном порядке – иначе решения не найти. Предателя нельзя хвалить за раскаяние, пока не будет признано отчаяние, горе и ярость жертвы. В противном случае раскаяние упадет в землю бесплодным камнем. «Таков закон природы, – сказал психолог, – он у нас в крови, избавиться от него невозможно».

Простить я была не в состоянии.

Но выбросить все в море забвения?

Вытащить мою скорбь на свет божий, изучить ее, признать и принять, а потом выбросить все в море забвения?

Этого я тоже не могла, потому что речь шла не об отдельных событиях и связной истории, а о бесконечном самоосознании, неизбежном самокопании, череде коротких замыканий и нежеланных воспоминаний. И близость моего утраченного детства, постоянное возвращение этой утраты позволяли мне верить в мое собственное существование, пропитали мои чувства, все до единого.

На сообщение матери я не ответила, но вскоре меня начала мучить совесть, я позвонила в справочную службу, где мне дали номер матери. Я позвонила ей. «Как дела?» – спросила я. Дела у нее были не очень, потому что ни мы с Бордом, ни наши дети с нею больше не общались. «Почему ты бросила меня? За что так ненавидишь меня?» – спросила она. Что мне было ответить? Объясняться заново? Я сказала, что она знает почему, мать рассердилась и назвала меня лгуньей, ведь если я говорю правду, то почему не обратилась в полицию? Я положила трубку. Совесть меня больше не мучила.

Эмма спросила: Бабушка, а у тебя есть мама?

Я: У всех есть мама.

Эмма: А у другой бабушки мама умерла.

Я: Да.

Эмма: И папин папа умер.

Я: Знаю.

Эмма: А твой папа тоже умер?

Я: Да, он недавно умер.

Эмма: А мертвые опять оживают?

Я: Нет.

Эмма: Твоя мама умерла?

Я: Нет.

Эмма: Можно ее увидеть?

Я: Она живет очень далеко.

Эмма: Я хочу ее увидеть.