Наследство в Тоскане

– Он знал твою мать. И он знал, какой она тебя вырастит.

Мы сидели рядом, слушая тихий плеск волн, и дышали солоноватым воздухом Тирренского моря.

– Спасибо вам за все, – поблагодарила я. – Даже не знаю, что бы я делала, если бы так и не сумела узнать правду. Но у меня есть еще один вопрос.

– Я постараюсь ответить, если смогу.

– У меня не было шанса узнать Антона. Марко описывал его как тирана, а Коннор говорил, что он был вздорным. Все, что вы мне рассказали, никак с этим не сочетается. Каким же он был на самом деле?

Франческо долго смотрел на бирюзовую воду.

– Когда я впервые познакомился с ним и когда его знала твоя мать, он был веселым и страстно любил жизнь. Тиран? Я был очень привязан к нему до самых последних дней, но не буду отрицать, что с ним было непросто, и временами он давал волю дурному характеру. Он утратил всю радость жизни в один момент, и с тех пор никогда уже не был прежним.

– Когда это случилось?

– Когда умерла твоя мать. Я думаю, вместе с ней умерли все его надежды на возможное счастье. Тучи сгустились и больше не рассеивались. И не слушай ты тех, кто говорит, что он был бабником. Он был верен твоей матери до самого дня ее смерти. Но потом он просто сдался. Он был одинок. Он хотел как-то заполнить пустоту. Поэтому появились женщины. Но он хорошо обращался с ними. – Франческо поднял взгляд к вершинам деревьев. – Я думаю, может быть, Антон с твоей матерью наконец там, вместе. Мне нравится так думать. Я представляю, что они сидят рядом и смотрят на закат. И пьют хорошее вино.

Я не смогла удержаться и расплакалась. Представив себе все горести, которые они перенесли, расставшись, всю вину, которую испытывали за свой роман, ту цену, которую они за это заплатили, – и все ради спокойствия и благополучия моего отца в Таллахасси.

С вершины холма подул сильный ветер, раскачавший высокие кипарисы, и даже сквозь слезы я смотрела, как на неровный берег под нами накатывают волны.

Когда я успокоилась, я взяла Франческо за руку и пожала ее.

– Спасибо вам за все. Я никогда не забуду того, что вы мне рассказали. – Я поднялась. – Но мне, наверное, надо идти.

– Си, си. Но прежде, чем ты уйдешь… – Он наклонился. – У меня есть кое-что для тебя. Это может помочь тебе в борьбе с врагами.

– О чем вы?

Он вытащил из-под стула обувную коробку.

– Вот доказательство того, чем твоя мать была для Антона и сколько для него значила.

Я взяла коробку и открыла крышку. К моему изумлению и облегчению, она была наполнена письмами из Америки, написанными рукой моей матери и адресованными Антону.

– Боже мой.

– Она писала ему раз в год, – сказал мне Франческо. – Всегда в твой день рождения, до самой своей смерти.

Я выдохнула.

– Я искала их. Все искали. Как они оказались у вас, Франческо?

Он снова пожал плечами и скромно произнес:

– Потому что я был Антону хорошим другом. Когда твоя мать умерла, он отдал их мне на хранение, на случай, если с ним что-то случится. Я должен был дождаться смерти твоего отца и передать их тебе.

– Но он еще не умер, – ответила я. – Он очень даже живой.

Франческо посмотрел на море.

– Верно. Но я не так хорошо исполняю обещания, как Антон. Так что вот, Фиона. Эти письма – твои. Делай с ними что хочешь, но я бы предложил тебе использовать их, чтобы защитить свои права на наследство. Это то, чего хотел сам Антон. Он знал, как твоя мать любила Тоскану и винодельню. И всегда верил, что ее любовь к этому месту будет и у тебя в крови.

Я опустила крышку и прижала коробку к груди.

– Спасибо, Франческо. – Я встала из-за стола, расцеловала его в обе щеки и ушла.

Глава 25. Фиона

Обратная поездка в Монтепульчано прошла в молчании, потому что я читала письма своей мамы к Антону. В каждом из них она описывала мое развитие и мои достижения за предыдущий год, и к каждому прикладывала четыре или пять фотографий. Это выглядело очень подробной хроникой первых восемнадцати лет моей жизни, написанной с гордостью, любовью и оптимизмом.

Но каждое письмо, начинавшееся радостно, скоро меняло тональность на печаль, когда мама начинала искренне и честно описывать свои тяготы и трудности заботы о моем отце. Она описывала изматывающие поездки в больницы, огорчения из-за безразличия домашних сиделок и постоянное чувство ответственности за поддержание духа моего отца, когда он впадал в тоску, что происходило чаще, чем я себе представляла. Мать исписывала страницу за страницей личными признаниями, которые не скрывали ее одиночества, отверженности и сожалений.