Настоящая фантастика 2017

Даже он изменился. Детского пляжа, самой хранимой части Поселка, нет тоже, вместо него – словно бы море выгрызло огромный участок, а потом засеяло его перемолотыми скалами.

Вот тот огромный пень, уже почти полностью занесенный песком – это… это остатки Двуглавого Гиганта? Сколько же лет меня не было?

Старики, вернувшись, часто не узнают ничего вокруг – водорослевые заводи расположены иначе, хижины строят на иной манер, среди плодовых растений появились новинки… ручные пушистики сейчас есть, а в пору их молодости, до ухода, вовсе не было еще… новые знания и умения возникли… И, конечно, давно нет никого, кто был стариком до твоего ухода. Это все в пределах понимаемого: взрослая жизнь ведь длится не годы, а с десяток дюжин лет, если не дюжину дюжин.

Сверстников иногда можешь встретить. Тех немногих, кто вернется.

Я вернулся. Отбыл срок взрослой жизни, когда созревшее естество грозного хищника гасит молодой разум – и вот я вновь в числе разумных, более того: я старик, чей голос равен десяти. Но где те, чьим десяти голосам равен мой? И где старики-сверстники?

Что там берег, что роща – где все?!

Может ли статься, что мой уход продлился вместо десяти дюжин лет целых сто дюжин? Но так не бывает, да и не объяснит это ничего.

То странное, помнящееся словно бы сквозь сон – содрогание почвы, страшная волна, месиво живого и неживого, долгие годы голодного одиночества, – было такое? Почудилось? Прав Беспалый: это не совсем память…

Смотрю на свои руки. На левой не хватает двух пальцев: значит, теперь меня будут звать Трехпалым? Но есть ли кому меня так звать?

Втяжные когти, не выпускающиеся у молодых, вдруг сами собой выскользнули наружу, все восемь… и сами же собой втянулись мгновение спустя. Нет тут врага, которого можно побеждать.

Даже врага – и того нет.

Я… я – последний? Я остался один?

Встречалась ли ты со мной, Светлая, когда мы оба были перевертышами? Успели ли наши потомки сбросить с себя скорлупу на детском пляже? Сколько лет миновало им, прежде чем пришла волна?

Щебечущий писк, такой знакомый, но неожиданный в только что мертвой тишине. С ветки ближайшего дерева на меня смотрит пушистик. Рыжий. Непривычно круглоголовый. Очень крупный, но все равно маленький, без труда у меня на ладони уместится. Еще двое опасливо, но любопытно поглядывают на меня с соседних ветвей. Ничего они не расскажут о том, что случилось здесь.

Так что же, любимцы, только мы и остались друг у друга, от прошлой жизни и для грядущей?

Вы теперь – мой Поселок?

Сергей Битюцкий Дорога в ничто

…никаких мотивов. Решительно никаких. Восемнадцать убийств за четыре месяца. Все утром – с семи-тридцати до восьми ноль-ноль. Все – на километровом участке второстепенной дороги из районного центра в Михайловское. Никаких попыток ограбить убитых. Никаких признаков экстремизма. Некоторые пытались скрыться, большинство оставалось на месте преступления. На допросах все клялись, что ничего не помнят.

– Ну хоть какие-то связки есть?

– Есть. Убивал всегда пассажир с правого сиденья. Единственный раз убил водитель. Но эта машина была праворульной. То есть убивал человек, сидевший справа.

Первые три случая были совпадениями, толкнувшими нас на ложный след. Тогда каждый раз убивал водителя случайный попутчик, взятый на трассе. Там, на окраине Волочанска, полно народу голосует – едут утром на работу на Михайловский комбинат. Мы встали на версию секты маньяков. Версия с треском разлетелась. Убил брат брата. Потом муж – жену, которой недавно подарил машину. Потом…

– А по стоимости машин? По социальным группам?

– Каша. Никаких зацепок. От «Москвича» до «BMW». Народ в этих местах суеверный, сразу же перестали брать попутчиков. Комбинат пустил автобус. Когда в этом автобусе непьющий передовик убил двоих и троих ранил, автобус отменили.

– Где?

– Здесь же, на проклятой версте, как ее окрестили.

– Патрулировали?

– Каждый сантиметр облазили. С собаками. Дежурных ставили. Пока капитан Сычев, объезжая дежурных, не застрелил своего водителя.

– О как!

– Ну да, пока ты в столице прохлаждался, мы тут не скучно жили. Его тут же взяли его же патрульные. Он не сопротивлялся. Твердит, что внезапно потерял сознание и пришел в себя с табельным в руке. Уже месяц, как местные вообще перестали здесь ездить. Предпочитают кругаля давать восемь километров через Слободку. Батюшка местный без зазрения совести нагнетает, проповедуя про грешников и происки Сатаны.

– Силь, но ведь должно же быть объяснение. Без сверхъестественной дьявольщины.

– Базару нет, должно. Кому вот должно, хер сыщешь.

Милицейская «десятка» вывернула с Волочанской грунтовки на корявую Михайловскую двухрядку. – Кто в этот раз вызвал?

– Местный грибник.

– А он, значит, не боится?

– С пешими никогда ничего в этой погибели не случалось. Позвонил, сказал, что иномарка с неместными номерами. Труп рядом с машиной, второго не видит. Приходится ехать.

– Силь, получается, что это я сижу на месте тайного киллера?

– Получается, Ромчик. Без понтов страшно.

– Твою ж душу… Ну, я тебя, ежели что, зарежу ласково. Помнишь, как нам это Ахмет говорил?