Названец. Камер-юнгфера

После этого свидания и якобы откровенного объяснения со Шварцем, на следующее же утро, Зиммер, прежде чем отправляться на службу, отправился ко дворцу государыни и стал расспрашивать у встречных, где находится прачечный двор. Его направили внутрь большого двора, и здесь без труда он увидел через настежь отворенные во двор окна несколько больших комнат ниже уровня земли. Повсюду виднелись по крайней мере тридцать или сорок женщин, возившихся с бельём.

Зиммер смело вошёл в двери, в коридор, а затем в первую комнату. Появление его удивило всех. Женщины и девушки — простые крестьянки — прекратили мытье и глаженье и все обернулись на него.

— Кто тут у вас распоряжается всем? — спросил Зиммер.

— Анна Дувардовна! — был ответ ближайших.

Зиммер переспросил. Услыхав снова то же отчество — «Дувардовна», он догадался и заявил, что он бы желал видеть Анну Эдуардовну, чтобы переговорить с ней.

Через несколько мгновений явилась маленькая, худенькая старушка, прилично одетая, и спросила, что ему нужно.

— Вы ли здесь распорядительницей? — спросил Зиммер по-немецки.

— Я! — отвечала старушка.

— Есть ли у вас в числе прачек одна дворянка, присланная сюда в виде наказания?

— Есть две! — отвечала немка.

— Знаете ли вы их фамилии?

— Знала, да, признаюсь, забыла! Я по-русски очень плохо говорю, недавно приехала в Петербург.

— Покажите мне их обеих. Я с ними должен переговорить по делу! Я из канцелярии герцога.

— Пожалуйте! — почтительно заспешила старуха и повела Зиммера в угол третьей горницы, к открытому окну.

Здесь за особым столом стояли две молодые девушки в простых крестьянских платьях, но тем не менее резко отличались от всех других, и, казалось, не одной лишь чистотой и опрятностью одежды. Помимо их платья, видно было, что это не мужички. К тому же они были на босу ногу, и на земляном полу виднелись чистые, белые, не загорелые и не грубые ноги. А руки, занятые утюгами, были точно так же руки барышень, а не мужичек.

Зиммер, быстро окинув их взглядом, тотчас признал сам, которая из двух молодых девушек внучка Бурцева. У девушки был тот же нос с горбинкой, только маленький, и были те же прелестные, большие глаза. При появлении Зиммера она смутилась от его пристального взгляда, и видно было, что она даже испугалась, как бы ожидая, что над ней сейчас стрясётся новая, пущая беда.

Зиммер приблизился к ней.

— Ваша фамилия Бурцева? — сказал он насколько мог мягче.

— Да-с! — отозвалась девушка едва слышно.

— Я недавно чуть не силком познакомился с вашим дедушкой, — улыбнулся Зиммер. — Вероятно, он говорил вам об этом. Следовательно, вы не должны меня опасаться.

— Господин Зиммер?! — удивилась молодая девушка.

— Точно так!

— Да, дедушка мне говорил про вас…

— А вас зовут Елизаветой… но как по батюшке?

— Андреевна!

— Так вот, Елизавета Андреевна, я пришёл сюда узнать вас лично, видеть тоже, каким способом и при каких условиях вы отбываете своё наказание.

— Вот здесь, как видите! Всякий день до сумерек! — печально отозвалась девушка.

— Вас не заставляют мыть?

— Нет, благодаря Бога! Только гладить! И это по милости Анны Эдуардовны! — показала она на старушку. — Она бы могла заставить нас стирать простые грязные тряпки. Единственное, что было не в её воле, а было строго указано — это заставлять нас снимать обувь. Как мы только приходим сюда, мы разуваемся! И при этом Бурцева, вспомнив о своих голых ногах, покраснела.

— Вы приходите? — спросил Зиммер. — Не приезжаете? — И молодой человек почти нежно взглянул на девушку.

— Нет! Первый раз я приехала сюда. Меня привёз сам дедушка. На другой же день ему было объявлено, чтобы он не смел меня провожать. А в особенности привозить в карете. Было приказано, чтобы я приходила из дома пешком, в сопровождении одной горничной, а не лакеев в ливреях.

«Какая ты прелестная! — думалось между тем Зиммеру. — Личико светлое, какие на иконах пишут. Ангельское или херувимское».

И задумчиво смотревший, почти не спускавший глаз с лица девушки Зиммер вдруг невольно, бессознательно и глубоко вздохнул. Это повело к тому, что немка Анна Эдуардовна, ничего не понявшая из разговора, обратилась к нему с вопросом на своём языке:

— Эта девица — ваша родственница?

— Да, родственница, дальняя! — ответил Зиммер по-немецки. — Мне захотелось видеть, в каком положении и как она здесь работает.

— О, я делаю, что могу! — сказала догадавшаяся немка. — Мне её жаль! Я уверена, что не нынче завтра её простят.

— Да, я точно так же надеюсь! — ответил Зиммер, и затем, смущаясь, сам не зная почему, он поклонился молодой девушке и, слегка взволнованный, направился вон.