Не-доросли. Книга 2. Холодные перспективы

Колея терялась в прибитой копытами и колёсами, пожухшей от жары траве, тянулась вдоль берега, вдоль лесной опушки. Бой мчался, изредка чуть взлягивая, словно жеребёнок-стригунок, туго налитые мышцы орловца ходили под кожей, атласная конская шерсть лоснилась потом. Глухо гудели над головой оводы, то и дело норовя присесть на тонкую кожу хоть человека, хоть коня, чуя, как ходит под ней горячая сладкая кровь.

Грегори осадил жеребца невдали от Бухменя – в пологих берегах плоским зеркалом лежало озеро, вытекающий из него Бирь здесь даже в половодье можно было перескочить на коне. Тем более сейчас, когда от жары всё пересохло.

От погасшего костра тянулась тоненькая струйка дыма, стоял в стороне медный котелок, накрытый рядном, из-под которого торчали ветки смородины, шиповника и лабазника – заваривался деревенский чай. А за болотцем и жидкой стеной березняка дружно звенели косы – шли пятеро в ряд, дружно взмахивая косами, раз за разом валилась пересохшая на корню трава – и так же дружно лилась протяжная песня:

Ой…

да не шуми ты, мати,

зелёная дубравушка

да не мешай ты

мне,

добру молодцу,

думу думати…

А всё-таки не зря про Плотникова старшего болтают, что он разбойник, – со странным удовольствием подумал вдруг Гришка, спешиваясь. – Даже за работой разбойничью песню поют.

Что заутра мне,

добру молодцу,

во допрос идти

Перед грозного судью,

самого царя.

Большой участок, змеёй вытянувшийся вдоль берега Биря, от Бухменя до безымянного ручья, уже пятое лето косили Плотниковы. Грегори метнул взгляд туда-сюда, нашёл среди косарей Шурку – тот самозабвенно махал литовкой, стриженные в кружок тёмно-рыжие волосы слиплись от пота и стояли дыбом, солнце играло на голых плечах, густо покрытых россыпью коричневых веснушек. К вечеру, скорее всего, Шурка будет морщиться и поводить плечами туда-сюда, а ночью – заскулит от боли в сожжённой спине и плечах.

Хотя нет.

Шурка – не заскулит.

Не таков.

Крупный овод присел на шею Боя, жеребец фыркнул, тряхнул головой, но злая муха не собиралась улетать – нацелилась и впилась в кожу совсем рядом с гривой. Бой снова зафыркал, по коже пробежала крупная дрожь, но овод не шелохнулся. Бой ударил копытом.

Гришка хлопнул по шее коня ладонью, метко угодил прямо по оводу – ладонь украсилась кровью. Успела насосаться гадина.

Пение, меж тем, уже стихло, и из-за берёзовой поросли, там, где только что звенели косы, слышались угрожающие голоса. Знакомые, Плотниковские, и чужие.

Грегори постоял несколько мгновений, слушая (а голоса становились всё громче), потом хмуро покачал головой, намотал на кулак чёмбур и двинулся сквозь осоку и камыш – небольшое болотце, где в обычное либо дождливое лето всегда чавкала под ногами вода (иной раз и коня можно было напоить), нынче пересохло напрочь и по нему можно было ходить, не замочив ног. Бой, фыркая, мотая гривой и обмахиваясь хвостом, ломился следом.

Плотниковы клином стояли на свежей кошенине, словно выстроившись для драки, и Шуркин дед, ещё крепкий (глядя на него, и вправду верилось, что он когда-то казаковал у Пугача), в острие клина выдвинул вперёд левую ногу, держа наперевес литовку. Никак и впрямь – драка?! За его спиной стояли двое его сыновей и Шурка, который то и дело косился на воткнутый в корягу у кострища топор. Отчаянно бледная Шуркина мать пятилась назад, зажимая рот платком – вот-вот завопит заполошно: «Убивают!».

Напротив Плотниковых стояли две телеги, на обеих – по трое-четверо мужиков, тоже с косами и топорами. Татары, – понял Гришка, глядя на их смуглые скуластые лица, поросшие редкими бородами. – Из Рахимкуля, должно быть. Их земля начиналась сразу за Бухменем. Вокруг Новотроицка с востока и севера лежали татарские деревни, с которыми шла постоянная вражда из-за покосов. Вот и сейчас, видимо, было что-то такое.

Мгновенно вспомнилось прошлогоднее, перед самым его отъездом в корпус. Заунывные горестные вопли, и хмурые Шуркины слова: «Тайгинские татары Дёмку Любавина зарезали».

Грегори хотел подойти бесшумно, чтобы послушать, о чём они говорят, но не вышло. Разгорячённые спором мужики (а татары уже начали слезать с телег, перехватывая топоры и косы, а Плотниковы едва заметно пятились назад) его бы и не заметили, но всю музыку испортил Бой. Зачуяв татарских коней, он раздул ноздри и звонко заржал. Те немедленно ответили. Орловец, чуть всхрапнув, рванулся вперёд и едва не оттолкнул Гришку в сторону. Но мальчишка тут же натянул чёмбур, выбирая поводья.

Удержал.

Мужики, завидев барчука, замерли, поглядывая то на него, то на своих противников. А Шуркина мать, мгновенно узнав хозяйского сына, так и подалась к нему, словно надеясь, что одно его появление должно напугать противников.

В общем-то, так оно и было.