Не только память

По главному фасаду — название: «Госпиталь имени Сао Сам Хтуна». Я встречал фотографию этого человека — невысокого роста, полный, с серьезными глазами. Сао Сам Хтун был одним из крупнейших князей Шанского государства. С самого начала англичане отделили шанские княжества от Бирмы, подчеркивали их особое положение, даже административно не включали в состав Бирмы. Сао Сам Хтун в отличие от многих других феодалов хотел видеть Бирму единым государством, понимал, что мелкие интересы князей, которых задабривали англичане, должны подчиняться интересам всей страны. Сао Сам Хтун был вождем тех шанов (а таких подавляющее большинство), которые понимали, что судьба Шанского государства неразрывно связана с судьбой Бирмы, неотделима от Бирмы и что только в составе Бирманского Союза шаны могут добиться независимости и благополучия. У Сао Сам Хтуна были влиятельные враги. Феодалы опасались, что республиканское правительство ограничит средневековые права князей, дотоле ревниво охранявшиеся колониальной администрацией. И надо сказать, пока шанские князья имели власть, среди них не смолкали голоса сепаратистов, а через таиландскую границу не переставали контрабандой поступать винтовки и пулеметы. Когда нынешнее правительство пришло к власти, в тайниках феодалов обнаружили солидные запасы оружия — велась подготовка к восстанию.

Сао Сам Хтун не только принимал участие в переговорах по созданию Бирманского Союза, не только был горячим сторонником объединения всех народов Бирмы в единое государство, но и вошел во временное правительство Аун Сана и погиб вместе с ним в 1947 году.

Как-то я разговаривал с физиотерапевтом Овечкиным. Разговор зашел о Сао Сам Хтуне. И вдруг Овечкин говорит:

— А знаете, старшая сестра в моем отделении знала Сао Сам Хтуна. Хотите познакомлю с нею?

И он повел меня в большую комнату, заставленную кварцевыми лампами и другими приспособлениями его профессии. Несколько сестер в синих и красных юбках обслуживали больных, а за столом регистратора сидела пожилая женщина в зеленой юбке и белой наколке. Без сомнения, она была здесь главной. Об этом говорил хотя бы цвет юбки. Окончив медицинское училище, сестра получает право носить красную юбку — и, пожалуй, больше никаких прав пока не получает. Она живет в общежитии, даже подступы к которому заказаны мужчинам, и подчиняется строгой, почти монастырской дисциплине. Но положение сестры не безнадежно. Через несколько лет она получает право переменить юбку на синюю, выйти замуж, покинуть общежитие, рассчитывать на прибавку к заработной плате. Зеленая же юбка — форма старшей сестры, которая постигла уже все тонкости своей профессии. Для того чтобы заслужить зеленую юбку, надо работать много лет.

Итак, передо мной была сестра в зеленом. Многоопытная сестра.

Овечкин представил меня и ушел.

— Мне сказали, что вы знали Сао Сам Хтуна. Расскажите что-нибудь о нем.

— Пожалуйста, только доктор Овечкин преувеличил несколько. Я знала Сао Сам Хтуна лишь два дня, и почти все время он был без сознания. Если это и можно назвать знакомством, то это трагическое знакомство. Он умер у меня на руках. Я работала летом 1947 года в центральном рангунском госпитале. Помню, вышла с подругой к воротам, вдруг вижу, по улице бегут люди. «Аун Сана убили!» — кричат. Мы ничего не понимаем. А народа в тот день в госпитале было много — как раз приемные часы, и у входа сидели посетители. Только что прошел дождь…

Вы знаете, конечно, что 19 июля был самым плохим днем в нашей жизни. Ну кто мог подумать, что найдется человек, который подымет руку на нашего боджока? А такие люди нашлись. Предатели. Мы-то знаем, откуда они получали деньги. Они думали, что все изменится и станет по-старому. Я помню, по улице бежали люди, плакали, и мы поняли, что это правда и что боджока больше нет. Мы тогда еще не знали, что вместе с Аун Саном погибли все его министры. Тут видим — выезжает скорая помощь. Может, он только ранен? И мы, все сестры и доктора, побежали в приемный покой. Но когда через несколько минут к госпиталю стали съезжаться машины, мы увидели, что не один боджок погиб, а и Такин Мья, и Сая Резак. И ничего мы сделать не могли. В боджока попало тринадцать пуль. Когда убийцы вошли в зал заседаний, он поднялся, обернулся к ним и поднял руку, но ничего не успел сказать.