Не убоюсь зла

Мне вспоминалось, как он опубликовал статью о ходе перегово-ров об ограничении стратегических и наступательных вооружений (ОСВ-2), приведя в ней данные, которые еще не были известны другим журналистам. Те поздравляли его с чувством завистливого восхищения. На мой вопрос: "Как тебе удалось разузнать это?" -- он ответил, заговорщицки подмигнув: "Я никогда не сообщаю своих источников информации". Хотя сказано это было шутливо, фраза запомнилась: она была характерна для Боба, на которого всегда можно было положиться. Так почему же он вдруг заговорил -- и где? -- в КГБ! -- о своих беседах с советскими гражданами, назы-вая их имена? Ведь в разговорах этих не было ровным счетом ни-чего преступного, и он мог спокойно послать следователей подаль-ше, приведя тот же аргумент: я никогда не сообщаю своих источ-ников информации. Боб этого не сделал, а значит, -- неужели Со-лонченко прав? -- там, на воле, в большой зоне, что-то измени-лось, что-то произошло.

Я искал объяснение поведению Тота. Ясно, что КГБ еще до его допроса знал о тех самых четырех встречах -- ведь Черныш гово-рил со мной о них тринадцатого, а показания Боба -- от четыр-надцатого. Скорее всего, они дали ему понять, что я рассказал об

этих встречах, и Роберт поверил -- ведь у него не было нашего опыта общения с КГБ -- и решил доказать, что ничего криминаль-ного в них не было.

Я не собирался повторять ошибок Боба. Следователь зачитывал мне очередной кусок его показаний. Иногда, после моих настойчивых требо-ваний, показывал мне тот или иной лист.

-- Но тут нет его подписи!

-- Это ведь перевод на русский, а Тот подписывал английский ориги-нал.

-- Тогда покажите мне его, -- и я убеждался в том, что подпись по-длинная. Но то, что они не хотели показывать мне весь текст, обнаде-живало: значит, не все шло по их плану и на его допросах.

Я постоянно требовал, чтобы следователь каждый раз записывал в протокол, что он зачитывал мне показания Тота и какие именно, -- это был еще один способ убедиться в том, что Солонченко не блефует. Ведь по закону ему запрещено давать допрашиваемому ложную информа-цию. Лгут они, конечно, постоянно, но фиксировать свое вранье в про-токолах, как правило, избегают.

Выслушав показания Тота и его собеседника, я обычно подтверждал то, что касалось лично меня:

-- Да, я действительно помогал Роберту Тоту в этой беседе в качест-ве переводчика. О деталях разговора говорить отказываюсь. Заявляю лишь, что ничего, касающегося секретов государства, при мне не обсуж-дали.

Но Солонченко не оставлял надежды расшатать мою позицию. Он нашел маленькие противоречия между показаниями Тота и его со-беседников и попытался сделать из меня арбитра. Я, понятно, от-казался. Но в одном случае эти расхождения были принципиальными, и после долгих колебаний я решил отреагировать и заявил, выслушав еще раз свидетельства Петухова и Боба, что ни одна из их встреч не происходила по инициативе Тота. Я продиктовал следователю фра-зу, а потом весь вечер и всю ночь мучился угрызениями совести, ибо в споре двух людей, преследуемых КГБ, взял сторону одного из них. В том, что у Роберта серьезные неприятности, я уже не сомне-вался, но, может, положение Петухова -- этого действительно по-дозрительного и малосимпатичного типа -- в тысячу раз хуже? Мо-жет, теперь КГБ использует мое заявление, чтобы "додавить" его? Разве я не нарушил свой принцип не давать показаний о других лю-дях?

Терзания мои кончились на следующий день, когда Солонченко по-просил меня подписать протокол этого допроса: мое заявление в нем от-сутствовало. Значит, следствию оно почему-то невыгодно. Тогда я стал настаивать на включении этой фразы и после нудных препирательств добился своего.

В итоге я оказался прав: поддержка нужна была Бобу, а не Петухову. В то время, когда я грыз себя -- не подвел ли я его, -- Петухов получал в своем институте очередную благодарность. Надо думать, что КГБ не оставил его своей милостью: ведь именно Петухов месяц назад помог им провести операцию по захвату Тота "с поличным". Но всего этого я тог-да не знал. Так или иначе, никогда больше во время следствия я не от-ступал от своего правила не давать показаний на других.

Большую часть времени во время наших встреч Солонченко тратил на рассказы о том, как западные спецслужбы собирают в СССР секрет-ную информацию с помощью своих журналистов и дипломатов.

После очередной бессонной и холодной ночи -- засыпать я стал толь-ко на восьмой день карцера, да и то ненадолго, максимум на час, -- ото-гретый чаем, я во время его монологов дремал, положив голову на руки.

-- Я вам не мешаю, Анатолий Борисович? -- спрашивал Солонченко с иронией.

-- Ничего, ничего, продолжайте, не обращайте на меня внимания, -отвечал я, не поднимая головы от стола.