Немецкая классическая философия – один из теоретических источников марксизма

Французская буржуазная революция точно молния, употребляя выражение Энгельса, ударила по Германии. Часть немецких государств, граничивших с Францией, непосредственно испытала на себе освободительное влияние французской революции. Известно, что реакционные правительства, затеявшие войну против революционной Франции, потерпели поражение. Территория Германии стала ареной военных действий. «Французские революционные войска, – говорит Энгельс, – толпами прогоняли дворян, епископов и мелких князей…»[4]. В ходе этой войны королей-крепостников против республиканской Франции наглядно обнаружилась не только военная, но также экономическая и политическая слабость Германии. Эти войны нанесли сокрушительный удар немецкому феодализму и абсолютизму. Количество германских государств было сведено к нескольким десяткам, в ряде этих государств было введено буржуазно-демократическое законодательство. Необходимость буржуазных преобразований для преодоления отсталости Германии становилась все более очевидной.

Известно, что немецкие буржуазные деятели восторженно встретили начало французской революции 1789 года.

Маркс характеризовал философию одного из представителей немецкой классической философии И. Канта, как немецкую теорию французской революции. Это указание Маркса полно глубочайшего смысла. Однако в дальнейшем, когда события привели к якобинской диктатуре, к революционному террору и поражению германских государств в войне с революционной Францией, те же буржуазные деятели стали ожесточенными противниками революции и радикальных буржуазно-демократических преобразований. Немецкая буржуазия, развивавшаяся на базе ремесленного и мануфактурного производства (крупных капиталистов в Германии почти не было в конце XVIII – начале XIX века) была, в определенной мере, связана с теми феодальными порядками, которые господствовали в Германии. Она выполняла заказы многочисленных княжеских дворов, заказы аристократов, обслуживала размещавшиеся в мелких городах военные гарнизоны, государственную администрацию. При весьма слабом развитии внутреннего рынка и крайне ограниченных возможностях торговли на внешнем рынке представители господствующих сословий и многочисленные чиновники многочисленных немецких государств оказывались обычно главными покупателями, с которыми, во всяком случае на первых порах, и было связано развитие немецкой буржуазии в каждом из этих незначительных немецких государств.

Немецкая буржуазия, не составлявшая вследствие раздробленности страны единого целого, была слабой, трусливой. Она готова была удовлетвориться теми половинчатыми реформами, которые начали осуществляться наиболее дальновидными представителями господствующих сословий. Так, в Пруссии была введена сравнительно либеральная организация муниципалитетов, крестьянам разрешили выкупать феодальные повинности, личная зависимость крестьян от помещиков формально была упразднена. Правда, все эти реформы, встретившие сопротивление реакции, вскоре фактически сошли на нет. Однако немецкая буржуазия по-прежнему возлагала свои надежды частью на стихийный ход событий, объективно подталкивавший капиталистическое развитие и национальное объединение Германии, частью на инициативу «верхов», которые не могли не считаться с развитием буржуазной экономики, с растущей экономической мощью буржуазии. Необходимо, писал, например, один из представителей немецкой классической философии, И.Г. Фихте, оживить индустрию, улучшить сельское хозяйство, мануфактуру, фабрики, поощрять производство машин, открытия, изобретения, механизировать труд и оказывать всемерное содействие развитию естествознания. Однако, если французские материалисты XVIII века проповедовали революционное отрицание старого, то немецкие буржуазные идеологи конца XVIII – начала XIX века считали своим идеалом компромисс между новым и старым, постепенное изменение старых порядков, их обновление, «образумливание». Признавая необходимость коренных социально-экономических преобразований, немецкие буржуазные философы выступали против революционных путей их осуществления. Они доказывали, что не надо препятствовать развитию нового, но нет и необходимости «искусственно» ускорять этот процесс.