Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

Алёшкин никогда усидчивостью не отличался. И если тетради он научился содержать более или менее чисто, то во внешнем облике он мало чем отличался от того, как выглядел в Темникове. Коренастый подросток, широкоплечий, физически достаточно сильный, всегда окружённый толпой приятелей, заводила всех проказ и шалостей, довольно часто он выглядел просто неряшливо. Новой подогнанной одежды у него не было, Борис постоянно носил что-нибудь перешитое из старого. Поэтому его штаны были или очень коротки и узки или, наоборот, висели складками, волочась по полу. Как правило, на рубашке не хватало пуговиц, и если мальчишки на его одежду особого внимания не обращали, то девчонки, особенно дочки торговцев-нэпманов, одетые всегда в новенькие, часто дорогие платьица, исподтишка посмеивались над ним. Громко смеяться никто не решался, ведь от него всегда можно было получить или подсказку, или решение какой-нибудь трудной задачи, или подзатыльник.

Совершенно случайно Соколов и Алёшкин сблизились ещё по одному пункту. Оба они имели отличный слух, обладали недурными голосами, и школьный учитель пения всегда их выделял. А так как одновременно с преподаванием в школе этот учитель был ещё и регентом в соборном хоре, то он и предложил обоим мальчикам там петь, обещая за участие некоторое вознаграждение. Родители Коли на это согласились сразу. Должен был получить согласие своих воспитателей и Борис.

Конечно, прежде всего, он обратился к Анне Николаевне. Она не была религиозной, однако по традиции иконы в доме держала, и если сама церковь не посещала, то делать это Насте не препятствовала. Разрешила она и Боре петь в соборном хоре. С одной стороны, ей льстило, что их Борис будет певчим соборного хора, а с другой, как это было в семье Пигута часто, сыграл дух противоречия.

О своём желании петь в хоре Борис заявил в присутствии всей семьи за ужином, и дядя Митя сразу же выступил против. И совсем не потому, что он был атеистом, а лишь из гордости: как это его племянник – и вдруг будет петь в церковном хоре, он запротестовал. Ну и, конечно, Анна Николаевна в противовес ему поспешила выразить своё согласие.

Таким образом, Борис опять превратился в певчего церковного хора, как это было и в Темникове.

За короткое время своего пребывания у дяди мальчик успел достаточно хорошо изучить домашнюю обстановку и довольно умело для своего возраста ею пользоваться. Тут он столкнулся с полной противоположностью того, что было у Стасевичей. Если там по всем вопросам домашних дел решающее слово принадлежало Иосифу Альфонсовичу, то здесь было наоборот: всё решала Анна Николаевна, а если иногда и уступала мужу, то обычно в тех случаях, когда её сопротивление было своего рода манёвром.

Единственное, что тот продолжал делать вопреки желаниям жены, это оказывать материальную помощь своей сестре Елене Болеславовне и детям Нины. Делал это он тайно, прячась от жены. Она, вероятно, догадывалась об этом и, не желая лишних скандалов, видимо, просто предпочитала не замечать.

Иногда, Боря пока ещё не мог определить, чем это вызвано, Анна Николаевна неожиданно ловила своего супруга на этом преступлении, и тогда в доме происходил дикий скандал. Именно дикий, ни с чем не сообразный: с криками, слышными на всю улицу, руганью, а иногда даже и дракой. Всё это происходило на глазах детей и прислуги.

Несмотря на краткость своего пребывания у дяди, Борис уже дважды был свидетелем таких ссор. И хотя причины этих ссор ему стали известны гораздо позднее, сами они производили на него очень тяжёлое впечатление. За всю свою предыдущую жизнь у матери, у бабуси, у Стасевичей таких бурных домашних ссор он не видел. У бабуси были тяжёлые сцены с тётей Лёлей, но обычно кричала, а иногда и истерично плакала только тётя Лёля, а бабуся отделывалась молчанием или уходила в гостиную, сжимала виски руками и тихонько повторяла:

– Господи, Боже мой, за что же мне такое наказание? Когда же это всё кончится?

В этих ссорах, как правило, Боря всегда был целиком на стороне бабуси, и, вероятно, именно поэтому он так и невзлюбил Елену Болеславовну, платившую ему тем же. Тем более что, видя на глазах бабуси слёзы и пытаясь как-то её защитить, он не решался открыто выступать против взрослой тётки, а потихоньку делал разные мальчишеские пакости: то насыпал песку в постель, то клал лягушку на подушку, а то поколачивал Женьку, считая, что этим он отомстил за обиды, нанесённые бабусе. Одним словом, поступал, конечно, глупо и, может быть, своими действиями только подливал масла в огонь, но, во всяком случае, он видел всегда одну, совершенно ясно обиженную, сторону, сносившую обиду довольно смиренно.

Тут же дело обстояло не так: и дядя Митя, и Анна Николаевна кричали оба с одинаковой силой, гневом и злобой. Допускали взаимные оскорбления и угрозы. Боря отлично знал, что он племянник Дмитрия Болеславовича, но встать на его защиту или даже принять его сторону не мог, так как ему казалось, что часто причина, породившая ссору, создана дядей Митей, и что Анна Николаевна в какой-то степени права.