Поэт с собственной, увлекающей и зачаровывающей манерой — которую хочется примерить к себе, — это уже очень и очень много.
Увесистую тень Мариенгофа безо всяких натяжек можно найти у многих молодых поэтов той поры.
Пролетарский поэт Михаил Герасимов, пожалуйста — да не смутит вас совсем иное смысловое наполнение, в данном случае оно никакого значения не имеет:
Пролетарии всерьёз думали, что могут имажинистские фраки, трости и цилиндры примерить для исполнения своих производственных нужд. Звучит у них это всё, конечно, диковато.
Другое, того же автора:
Здесь и кони заревые прискакали от Мариенгофа или Есенина, и «золотистые ресницы звёзд», так идущие пролетарию, тоже взяты внаём.
А здесь уже, у того же Герасимова, чистейший Мариенгоф, буквально, но не осмысленно спародированный:
(Оцените типичный ассонанс Мариенгофа: «предместий — костей», который, впрочем, в стихах Герасимова смотрится, как брошь на блузе.)
Другой видный пролетарий тех лет — Василий Александровский. Начал он почти одновременно с Мариенгофом, но помыкался-помыкался в поисках подходящей интонации и к 1923 году запел так:
«Бешено», «неуёмно» — всё это словечки Мариенгофа, ну и сама мелодия его, например, отсюда:
Или, на выбор, отсюда:
Или из поэмы «Анатолеград»:
Вот третий видный пролетарский поэт Сергей Обрадович со стихотворением 1922 года, которое начинается так:
Здесь поровну замешаны есенинская «Исповедь хулигана» («Не каждый умеет петь, / Не каждому дано яблоком / Падать к чужим ногам») и, опять же, Мариенгоф, с его риторическими вопросами как приёмом:
Или, его же:
ну, то есть бежит на бездорожье пролетарского пиита Сергея Обрадовича.
Странно, что Обрадович официально не примкнул к имажинистам, потому что по сути он был ими захвачен и повязан: