Неприкаянные

— Э-э, да это никак Доспан! — узнал джигит стремянного Айдоса.

— Доспан, — без радости подтвердил Мыржык. — Что ему надо в этих краях?

— Что-то надо, — хмуро произнес Бегис. — У плохого хозяина собака ищет еду вдали от дома.

Верно, навстречу, торопя коня, ехал Доспан. Он весело улыбался, приветствуя братьев старшего бия.

— Радуется, глупец, будто увидел в наших хурджу-нах корм для себя, — сказал Бегис.

— Сейчас мы его накормим, — усмехнулся Мыржык. — Плетка моя давно не ходила по ослиной спине.

Слов бранных немало было брошено Доспану, но ни одно не долетело до него. А раз не долетело, то и не коснулось. Потому, приблизившись, он продолжал улыбаться приветливо. С улыбкой слез с коня и с улыбкой подошел к братьям. Сердитые лица их должны были насторожить стремянного, но не насторожили. Он вроде не заметил ненависти во взгляде Бегиса.

— Мир вам! — сказал Доспан. — Светлой дороги и теплого крова.

— Наша-то дорога светлая, — ответил холодно Бегис. — Светла ли твоя, черноухий?

Черноухим назвал Бегис стремянного — ослом, значит. Есть ли обиднее слово для степняка! Но и его вроде бы не услышал Доспан. Ответил, по-прежнему улыбаясь:

— Светла, бий. По велению дедушки Айдоса еду оповестить всех аульчан об установлении в степи Дня взаимного уважения.

Ты слышишь, Мыржык? День взаимного уважения устанавливает наш братец…

— Ха-ха-ха! — притворно весело рассмеялся Мыржык. — День взаимного уважения. Ха-ха-ха!

— Вы смеетесь, бий, — заметил робко Доспан, — а ведь это прекрасно, люди станут уважать друг друга, заботиться друг о друге. Великий день установил дедушка Айдос.

— Начался этот день? — сдерживая накипающую злость, спросил Бегис.

В новолуние начнется…

— Долго ждать. Начнем сегодня.

Бегис махнул джигитам, чтобы они ехали вперед, оставили его и Мыржыка одних: незачем им было слышать разговор биев с Доспаном.

Когда джигиты отъехали, Бегис сказал:

— Черноухий, жизнь твоя как эта пена на губах коня. Смахну плетью — и нет ее.

Перестал улыбаться Доспан. Догадался, что не для удовольствия взаимного затеяли братья разговор с ним. Слишком зло глядят. Слишком грубо спрашивают. И слова припасли для него самые унизительные. Сказал как мог спокойно:

— Моя жизнь не принадлежит вам, Бегис-бий. Она принадлежит Айдосу-хану.

— Хану?! — взъярился Бегис. — Повтори, несчастный!

— Великое имя произносится раз.

Бегис послал коня на Доспана, чтобы грудью сбить его. И сбил бы, да стремянный ухватил узду и осадил коня. Тот даже фыркнул испуганно и едва не осел на задние ноги.

— Прочь! — замахнулся на стремянного Бегис. — Прочь, черноухий!

Доспан отпустил узду, но с места не сошел. Трясущимися не то от обиды, не то от страха губами произнес:

— Вы должны не гневаться, а радоваться тому, что брат ваш хан.

Вмешался в перебранку злую Мыржык. Ему не терпелось сказать стремянному тоже что-то грубое, обидное:

— Не ты ли, пастух, сделал его ханом? Доспан поднял голову и гордо сказал:

— Айдос-бия объявил ханом правитель священной Хивы, великий Мухаммед Рахим-хан. Он надел на дедушку Айдоса ханский халат с золотым воротником…

Мгновение братья, будто потерявшие дар речи, молчали. Оскорбил их своим уверенным тоном Доспан. Убил наглостью своей. Посмел говорить с биями как с равными. Черная кость открывает рот. Надо заткнуть его, навсегда заткнуть. Но не сейчас, не сразу. Потом, когда все выпытают, когда вытянут из собачьего нутра черное сердце, когда увидят, что в нем скрыто. Тогда!

Мертвыми губами, словно крови в них не было уже и тепло иссякло, Бегис проговорил:

— И на тебя красный халат надел хан?

— Нет. Это подарок Кутлымурат-инаха.

— Предатели! — завопил Мыржык. — Продали за ничтожную подачку народ свой! Свободу степняков продали! У-у!!!

— Не за это, брат мой, — страшным, леденящим душу шепотом произнес Бегис. — Не за это.

— А за что? — заторопился Мыржык. Ему надо было поскорее вытянуть тайну, которая, он был уверен, скрыта где-то в сердце пастуха. — За что?

Не знал тайны Доспан и смолчал. За него ответил Бегис:

— Айдос оклеветал Туремурата-суфи, святого, чистого, как вода родника, человека, представил врагом Хивы, грязным завистником и черным изменником назвал его. Вот за что надел Мухаммед Рахим ханский халат на плечи Айдоса.

— Великий бог! — воздел руки к небу Мыржык. — И эти люди ходят по земле! Накажи их, всевышний!

— Всевышний далеко, — покачал сокрушенно головой Бегис, — да мы близко.

Он слез с коня и дал знак Мыржыку сделать то же. Будто кольцом охватили братья Доспана. Он мог бы отстраниться, прыгнуть в седло и ускакать. Но ускачешь ли в голой степи? Кони у братьев резвые — догонят. Да и рядом двадцать джигитов. Цепью раскинутся, возьмут как джейрана с лету, бросят на землю, свяжут.

Доспан не двинулся с места. Думал устоять, крепкими были у него ноги, да не устоял. Одним ударом Мыржык свалил Доспана на землю, в пыль, в жухлую траву. Придавил сапогом, как ящерицу, не вывернешься.

— Говори, что донес хану твой хозяин?

На груди, у самого горла был сапог. Задыхаться стал Доспан.

— Не был я рядом с ханом… — прохрипел он.

— Не был с ханом, был с Айдосом? Что донес он хивинцу?