Несколько печальных дней (Повести и рассказы)

Вечером Анна Сергеевна рассказывала мужу про посещение Кондрашова.

Андрей Вениаминович отнесся к воскрешению убитого весьма равнодушно, но вдруг оживился и пробормотал:

– Позволь, позволь, Кондрашов, ты говоришь? Ну, конечно, это из объединения.

После этого он сказал:

– Ого-го, с такой птицей очень не вредно иметь личное знакомство!

Анна Сергеевна подумала: «Как он знает людей!» – и начала объяснять, какой необычайный человек Кондрашов и почему она его ни о чем не просила и впредь постарается не просить.

Андрей Вениаминович внимательно посмотрел на жену, а когда она, смутившись, но стараясь быть искренней, заговорила об одиночестве Кондрашова, Андрей Вениаминович начал стучать ногой, усмехнулся и сказал:

– Своеобразно начинается твоя трудовая жизнь, очень своеобразно.

VI

Скандал начался из-за пустяка. На кухню заглянула Анна Сергеевна и сказала Марье:

– Нужно торопиться с обедом, у нас сегодня гости.

– Ишь, подумаешь, мадам, – пробормотала Дмитриевна, стоявшая возле отлива.

Потом Дмитриевна подошла к плите и увидела, что ее чугун сдвинут с большого огня, а на его месте стоит алюминиевая бородаевская кастрюля. В гневе она закричала:

– Ты что это командуешь, кто тебе разрешил?

Марья, не глядя на Дмитриевну, помешивала деревянной ложкой в кастрюле.

– Не отвечаешь? – закричала Дмитриевна. – Да я на вас плевать хотела, на тебя и на твою Бородаиху.

На шум прибежала из комнаты Вера.

– Что вы орете, мама? – спросила она у свекрови. – Вы ребенка разбудите. Просто выдержать нельзя. Хоть бы скорей мой отпуск кончился!

Но, узнав, из-за чего кричала Дмитриевна, Вера обрушилась на Марью.

– Да ты знаешь, – кричала она, – мой Стрелков лучший ударник на заводе! Ему обедать не нужно? А? Ты как думаешь? Да ты знаешь, что за Григория Стрелкова наш директор десять Бородаевых отдаст.

– Пад-ума-ешь, инженер, – выговаривала Дмитриевна, – это ты ему ботинки чистишь да пальто выбиваешь. Да наш Гриша побольше твоего инженера зарабатывает.

– Подлиза буржуазная! – говорила Вера.– Ты разве знаешь, что такое производство?

Они обе наперебой ругали Марью. Кроме них, на кухне никого не было, остальной народ работал. Только маленький Вова стоял у двери и, полуоткрыв большой рот, смотрел на ругавшихся женщин.

Марья молчала, но когда Дмитриевна хотела сдвинуть алюминиевую кастрюлю с большого огня, Марья ударила Дмитриевну кулаком.

– Батюшки! – ахнула Дмитриевна, и сразу на кухне началась такая перепалка, что Вова удрал в комнату и запер дверь на крючок, а Анна Сергеевна крепко закрыла уши руками и вслух говорила:

– Господи, что за ужас!

Вечером Дмитриевна с лицом человека, избегнувшего смерти, шепотом рассказывала:

– Четвертый год живем, никто худого слова не сказал, а чуть эта холуйка приехала – скандал за скандалом.

– Да это безобразие, – горячилась Александра Петровна, – за такие вещи нужно беспощадно проучить, в нашем новом доме и вдруг… – И она объяснила Дмитриевне, что Марья находится во власти темной психологии.

Вера убеждала мужа пойти за комендантом, а он смотрел в книгу и отвечал:

– Да ну вас, никуда я не пойду. Обошлось – и ладно.

Вова рассказывал сестрам, жестикулируя и округляя

большие глаза:

– Они задрались, а я как испугался, заперся и думаю – никого не впущу, а самолет под кровать спрятал.

Сестры переглядывались и качали головами, а старшая, Клава, та, что рисовала по вечерам масляными красками и никогда не улыбалась, сказала:

– Ты, Вова, не обращай на эту дуру внимания.

– Да, не обращай, – сердито сказал Вова, – вам хорошо на заводе, а я так переволновался…

Все осудили Марью и очень удивились, когда пришедшая позже других Ильинишна, выслушав историю, спросила Дмитриевну:

– А морду она тебе набила? Нет? Жалко!

– Да коснись она, я б ей…

Вдруг Крюков поднял палец и зашипел: из комнаты Бородаевых слышались громкие голоса.

– Нервничает, переутомился, – сказал кто-то, и все захохотали.

Действительно, Андрей Вениаминович разнервничался.

– Что ты хочешь от меня, наконец! – говорил он. – Из-за этого дикого существа я себя чувствую дома, словно какой-то американский плантатор, рабовладелец! Зачем мне это? А? Нужно считаться с тем, что мы живем в рабочем доме. Для чего мне это? Изволите ли видеть, начинается новая жизнь Анны Сергеевны! – И он стукнул кулаком по столу так, что вилки и ложки враз подпрыгнули. – Какой-то бедлам! – крикнул он. – Я эту Марью сам выгоню к черту. Мне мое спокойствие дороже. – Потом он вдруг заговорил шепотом: – Новая жизнь, новая жизнь, до чего все это глупо! Какая-то Марья, скандалы, драки. Теперь я сижу после дня адской работы и не могу пообедать, жду, пока изволит прибыть товарищ Кондрашов. Вот это и есть новая жизнь?

– Ты сам просил тебя познакомить с Кондрашовым, поэтому я его пригласила к обеду, – тихо сказала Анна Сергеевна.

– Ты права, – насмешливо сказал Андрей Вениаминович, – но ответь мне, пожалуйста, на один вопрос: ты-то хотя бы довольна? Ты удовлетворена вот этой самой новой жизнью, великолепной творческой деятельностью, которой так добивалась?