«Этого еще не хватало», – струхнул Гавриил. Он вспомнил и другое, что рассказывали о первой женитьбе Махно. Настенька Васецкая жила с матерью неподалеку, и не было особой тайны в том, что девушка переписывалась с вечным каторжником, любила его, ни с кем иным не встречалась, и это казалось просто… Мать Насти не находила слов и крестилась. Надо же было такому случиться, что Нестор, отсидев всего лишь семь лет, вышел на свободу и возвратился. Сыграли свадьбу. Вот тут-то и произошло непредвиденное. Махно возглавлял в Гуляй-Поле крестьянский союз, ревком, черную гвардию, коммуны. Забот полон рот. Но любовь к Настеньке перевесила все. Нестор забросил дела, сутками нигде не показывался, и анархисты категорически потребовали: «Брось ее!» Махно, дескать, ответил: «Не могу!» Тогда они пригрозили Насте: «Уезжай подобру-поздорову и больше не показывайся!»
Так оно было или нет, Троян не знал, но что Васецкая перед приходом австрийцев исчезла – это точно. И теперь назваться сватом, чтобы завтра прищучили уже его?
– Не могу, – уперся он у самой лавки.
– Трясешься? Не хочешь каторжнику помочь? – карие глаза Нестора потемнели в гневе. Шрам на левой щеке дернулся, и Гавриил сдался. Зашли.
Из-за прилавка на них тоскливо смотрел хозяин: лет сорока, полноватый еврей в маленьких очках в серебряной оправе. От удивления он поднял их на лоб, опустил. Сомнений не было: сам Махно зачем-то пожаловал с револьвером, бомбой на поясе, и второй разбойник с ружьем. Заберут?!
– Слушаю вас, господа… товарищи, – как можно вежливее сказал хозяин, поднимаясь и кляня себя, что в такое лихое время не остался дома. Хорошо, хоть дочь отправил подальше. Он неловко зацепил рукой хомут, и тот грохнулся под ноги гостям. Нестор как-то по-детски отпрыгнул в сторону. Троян, чтобы не засмеяться, нагнулся, поднял хомут и положил на место.
– Где Тина? – спросил Махно, забыв обо всех условностях сватовства.
– У… уехала, – опешил хозяин. Он ждал любой гадости, но только не этого, и даже не поинтересовался, зачем им, чужим людям, его единственная дочь.
– Далеко?
– В направлении Юзовки (Прим. ред. – Ныне Донецк).
Нестор в упор посмотрел на Трояна.
– Что ж ты молчал?
Тот пожал плечами:
– Она сдала дежурство и свободна. Мне ничего…
– Ах ты ж! – Махно повернулся и выскочил на улицу.
– Зачем вам Тина? – кричал вдогонку обеспокоенный отец, но его уже не слушали…
У штаба Нестора ждал весь отряд – человек тридцать: Каретники, Марченко, Лютый, Чубенко, сотские, а также кто был раньше арестован вартой, кто по другим причинам не мог оставаться. Тачанки, подводы стояли наготове. Опять накрапал дождь.
– Где пропали? – сердито спросил Алексей Чубенко. – Мы тут уже не знаем, что и думать.
Махно не ответил, поинтересовался:
– Все взяли? Харчи, патроны, самогон?
– Это есть.
– До свиданья, родное Гуляй-Поле! – Нестор неожиданно упал на колени посреди двора и поклонился на все четыре стороны. Мужики смотрели сдержанно, никто не улыбнулся и не проронил ни слова. У каждого на душе кошки скребли. Только Петр Лютый покачал головой: «Ну Нестор Иванович! Ну артист, ядрена кость. Молодец!»
Снявшись, они вскоре оказались на Бочанской стороне, на окраине. Тут стали совещаться.
– Обстановка неясная, – сказал Семен Каретник, – выскочим и нарвемся на засаду.
– Ночевать собрался? Люди и так перепуганы. Глянь, никого на улице! – набросился на него Фома Рябко. – Проскочим, а там – ищи ветра в поле.
– Я не против, – согласился Семен. – Дальше-то куда? Кто нас ждет? Вокруг одни враги.
– Не заговаривайся, – поостерег его Махно. – Если так, то ради кого мы воюем?
Стрельба со стороны австрийцев не прекращалась, и одну тачанку отрядили, чтобы осмотреться и, в случае чего, тоже ответить огнем, попугать.
– Нас ждут не дождутся обиженные властью крестьяне, – продолжал Нестор. – Конечно, осторожничают. Ох, как воздух нужна победа!
– Ждут! Унести бы ноги, – не без иронии заметил Алексей Марченко. – Но куда?
Махно мог ответить. Ему донесли, что в Дибривском лесу хоронится какой-то отряд, вроде бы под командой матроса Бровы. Форменные разбойники. Не хотелось к ним подаваться. А не исключено, что придется. Нестор решил помалкивать, чтобы даже ближайшие помощники (мало ли что случится) не могли предать. Кроме того, еще в Бутырках уяснил, что тайна всегда укрепляет авторитет вожака. В дальнейшем он часто придерживался этого правила и никогда не пожалел.
– Дождемся вечера, – сказал неопределенно, – покормим, напоим лошадей и прорвемся. А ночь – мать родная, приголубит!