А после он вдруг убрал руку, и теперь я отчаянно захотела его. Такого как есть, просто потому что он рядом. Не знаю, за какие заслуги именно Николай Одинцов все-таки достался мне.
К тому же, вряд ли это надолго. Мне совершенно нечем его удивить, только молодостью и отсутствием опыта, но, похоже, и это уже начинает ему надоедать.
Будет ли у меня такой же мужчина когда-нибудь? Повезет ли мне снова? Не знаю.
— Это больно? — сглатываю. Наверное, тьма позволяет говорить об этом вообще вслух. Не представляю, как спрашивать об этом, видя собеседника.
— Немного, — его горячий шепот прошелся по скуле.
— Я хочу… Попробовать, — прошептала я, не помня себя от страха. — Именно с тобой.
— Помнишь, я говорил тебе, что взрослые люди точно знают, что хотят? Что ты хочешь, Саша? Скажи вслух. А то вдруг я понимаю тебя неправильно.
Я вспыхнула вся, от корней до самых кончиков. Сказать вслух? Да никогда. Во рту пересохло. Я облизала губы сухим языком и вздрогнула, когда он полностью сорвал с меня штаны, а после поднялся и встал на коленях между моих ног. Моего пульсирующего клитора теперь он коснулся не пальцем.
Провел горячей гладкой головкой, размазывая влагу, пока второй сильнее приподнял мои бедра. Думаю, он очень хотел, чтобы сейчас здесь не было так темно, чтобы наоборот было светло, максимально ярко. Он изучал меня теперь не руками, вел членом, а после проник в меня. Едва-едва. Только самой головкой.
Ник шумно втянул в себя воздух, а я только задрожала под его руками, когда он вышел.
Его палец снова спустился ниже, и я поняла, что не дышу. Господи, такими темпами я однажды просто задохнусь во время секса.
— Расслабься, — его голос пьянил, как дорогой коньяк.
А палец кружил, дразнил, вызывал страх вперемешку с трепетом. Я чертова извращенка, наверное, но мне это нравилось. В его руках и с ним я готова была ко всему. Принять все, что он может дать мне. И отдать всю себя взамен.
— Хочу, чтобы ты показал мне… Как это… Когда…
Я не смогла. Так и не смогла сказать вслух, что хочу, чтобы он стал моим первым, в этом смысле.
— Не здесь и не сейчас, — отозвался он.
Я знала, конечно, почему, но есть ли оно у нас? Это «не сейчас», которое разве может быть у нас где-то еще, кроме красной дикой Африки?
Такие вещи не делают в темной палатке на ощупь, если только вы не два голландца, но у них есть смазка, а еще опыт. Только ослепленный ревностью Одинцов мог поверить в то, что такие кристально-голубые парни могут захотеть увидеть кого-то без члена в своей постели.
Он впился пальцами в мои бедра и погрузился в меня, рывком. Полностью. Заполняя меня, так правильно и сладко, как он один умел. Я выгнулась ему навстречу, скрестила ноги в щиколотках за его талией.
— Не сейчас, потому что ты будешь кричать, Саша. Очень громко. Но не от боли, нет… Не бойся. Я сделаю так, чтобы ты смогла принять меня без боли…
Он ударял бедрами резко, глубоко. Сильно. Впечатываясь своим телом в мое. Я могла только кусать губы и царапать пальцами спальник. Я словно разлеталась вдребезги от каждого мощного удара. Распаленная донельзя, я вздрагивала всем телом, натягиваясь в звенящую струну.
Еще.
Сильнее.
Глубже.
Я оторвала даже плечи от пола, выгибаясь от резких глубоких толчков. Страсть на грани помешательства, утроенная слепой ревностью, кипела в моей крови сильнейшим удовольствием.
— Когда я окажусь так глубоко в тебе, как это возможно…
Он отходит максимально далеко, выходит почти полностью и снова погружается разом, целиком, до основания. Мое тело поет ему оды и гимны, ведь я и представить не могла, что такой неспешный ритм и сильные глубокие толчки его бедер, его член, который с влажными звуками, выскальзывает и вбивается в меня, способны приносить столько удовольствия.
Волны удовольствия расходятся от движений его бедер, множа ощущения.
— Когда я окажусь в твоей заднице, Саша, ты будешь кончать так сильно и часто, как никогда еще не кончала.
Его палец ложится на клитор, он трет его так сильно и быстро, что я не выдерживаю. Мои глаза, ослепшие в темноте, широко распахиваются. Меня выгибает в немом крике, и тогда же он начинает двигаться. Быстро. По-прежнему сильно. Но теперь часто, очень часто.
Он берет все, что я даю ему, пока меня трясет и колотит в продолжающемся оргазме, под его руками и на его члене. Он множит то, что должно было уже закончится, но я снова и снова пульсирую и сжимаюсь, пока его член таранит меня.
— Ты запомнишь меня, Саша, — цедил сквозь зубы Одинцов, не сбавляя ритма. — Я постараюсь сделать так, чтобы запомнила.
«Запомню»? Но мне не нужно ничего запоминать, ведь я и так не хочу его забывать! Колотящееся в груди сердце пропускает несколько ударов. Срывается в желудок безжизненным, окаменевшим куском льда, а эйфория рассыпается пеплом.
Я обмякаю в его руках, пока он сжимает мои бедра и кончает с тихим стоном в меня, а после закрываю глаза, радуясь, что в темной палатке никто не увидит моих слез.
Глава 29. Саша