Ничьи котята

— Канал «Трибуна». Слушаю, — нехотя произнес он, нажимая на клавишу приема. К некоторому его удивлению, коммуникатор не показал номер вызывающего. На его памяти за последний год такое случалось только дважды, и оба раза — из-за неисправности, как выяснилось, базовой станции оператора связи. В остальном аппаратура, негласно установленная в редакции, отслеживала даже звонки с номеров спецслужб, что однажды после звонка разъяренного сюжетом сотрудника Службы общественной безопасности даже позволило устроить крупный скандал. Экран также не соизволил показать восторженную физиономию доброхота — судя по всему, вызов шел с пелефона.

— Вай Краамс? — осведомился голос.

— Да, — слегка удивленно откликнулся репортер. О его незапланированном сегодняшнем дежурстве на входящих знали только три человека, и ни одному из них голос не принадлежал. — Слушаю.

— Бери резервную группу, две камеры и через полчаса будь возле ворот Института человека. И зарезервируй у руководства прямой эфир начиная с десяти сорока. Плевать, что там стоит в сетке. Запомнил?

— Эй! — возмутился репортер. — Ты кто? И что я забыл у Института?

— Мое дело предупредить. Если не соизволишь оторвать задницу от стула, локти кусать станешь до конца жизни. А я вполне могу набрать номер «Известий».

— Но…

Связь прервалась, и в тесном кабинете воцарилась тишина. Вай Краамс в нерешительности замер. Судя по голосу, человек, мужчина неопределенного возраста. Псих? Помедлив, репортер ткнул в кнопку вызова шефа.

— Что? — недовольно спросил тот, появляясь в дисплее после пятого или шестого звонка. — Я занят.

— Мне только что позвонили. Номер не определился, — сообщил репортер. — И без картинки.

Шеф слегка приподнял бровь, что свидетельствовало о средней степени удивления.

— Звонивший сказал, что через полчаса я должен появиться у Института человека, и с пол-одиннадцатого нужно зарезервировать прямой эфир. Детали не уточнялись, угрожал позвонить в «Известия».

Бровь шефа приподнялась еще выше. Несколько секунд зубр тележурналистики прокручивал сообщение в голове, потом спросил:

— Сам-то что думаешь? Шизик?

— Не знаю, — мотнул головой Вай. — По голосу не скажешь, но шизиков так редко определить можно. Возможно, дурацкая шутка.

— Ну и?

— Некогда думать. Нужно ехать. Чувствую — что-то случится. В крайнем случае теряем час времени и немного бензина. Прямой эфир подготовить, но программу не прерывать, предварительного извещения не давать. Поставить на желтый сигнал, окончательное решение приму на месте.

Шеф поморщился. Ну еще бы — отправить последнюю дежурную бригаду неизвестно зачем. А вдруг что-то действительно важное случится?

— Надо ехать, шеф, — с нажимом сказал Вай. — Меня чутье еще ни разу не обманывало.

— Ладно, — кивнул шеф. — Прямой эфир в десять сорок две на желтом сигнале, в десять сорок от тебя отмашка.

— Понял. Отбой.

Щелкнув клавишей сброса, репортер быстро глянул на часы. 10:01. Времени в обрез — только-только подхватиться и добраться до места. Жаль, не сходил пожрать на полчаса раньше…

* * *

Карина вцепилась в руку Дзинтона так, словно тонула в глубоком омуте. Все три ее невидимых руки напряглись, свернувшись в тугие спирали, готовые в любой момент начать крушить и разрывать. Тогда ночью, со всех ног убегая по темному мрачному лесу, она не запомнила окружающую местность, но внутренний сигнал опасности звенел не переставая. Они приближались к Институту! Там, за следующим поворотом. Или чуть дальше… Ужас потихоньку сковывал ее грудь, сердце билось все сильнее. А что если эта тетка, Эхира, их предала? Почему папа ей верит? Ведь она — заместитель директора! Может, не стоило соглашаться, когда папа предложил ей посмотреть, как проклятый Институт погибнет?

Словно почувствовав ее страх, Дзинтон остановился и присел перед девочкой на корточки.

— Кара, ты все еще можешь отказаться, — успокаивающе произнес он. — Если тебе так плохо, так страшно, может, не стоит туда ходить? Пойдешь домой?

Карина глубоко вздохнула и помотала головой. Нет, так нельзя. Она должна увидеть все своими глазами. Иначе она до конца жизни останется боякой. Папа сказал, что единственный способ победить свой страх — взглянуть ему в глаза и преодолеть его. И она знает: папа прав.

Дзинтон погладил ее по голове и выпрямился.

— Ну, храбрый заяц, пошли, — улыбнулся он. — Время на исходе. Ничего не бойся, я с тобой. Да, и не обращай внимания на то, что станет говорить тетя Эхира. Ты можешь удивиться, но так надо. Игра такая, ага?

— Ага! — решительно тряхнула головой девочка.

— Тогда вперед.

За следующим поворотом обнаружилась небольшая вымощенная древней брусчаткой площадь. Несмотря на полуденный час, она оказалась совершенно пустой. Дальнюю ее часть обрубала высокая кованая ограда с ажурными воротами, за которой начинался густой парк. Сквозь листья едва просвечивали белые стены корпусов Института. Поверху ограды тянулись тонкие нити режущей проволоки.