- Я хотела… попросить у тебя прощения. Все то время, что ты лежал там, в реанимации, я молилась, чтобы у меня была возможность сказать тебе это…
Она говорила искренне - я видел это. Но как реагировать на услышанное - не знал.
- Ну что ж, считай, что сказала, - передернул я плечами. - Это все?
- Так ты… простишь?
Я задумчиво посмотрел на нее. Какой я знал ее всю жизнь? Дрожащей от страха перед отцом, холодной и отстраненной со мной и ласковой с Ником. Я усмехнулся:
- Знаешь, за что я не могу тебя простить? Не за то, что ты не любила меня…
- Это неправда! - отчаянно прервала она.
- Правда, - покачал я головой. - Но я не могу простить не это. Я не могу простить, что все мое детство - это сплошной страх, что однажды он убьет тебя. Ударит в очередной раз и - убьет.
Она вздрогнула. Расплакалась. Ухоженные руки, ничуть не выдававшие возраст, тряслись, как и хрупкие плечи.
- У меня не было выбора! - дрожащим, дребезжащим голосом проговорила мать. - Я ничего не могла сделать, иначе бы он просто отобрал вас у меня!
Впервые за прошедшие годы я посмотрел на нее иначе. Как можно судить, что пережил другой человек, не будучи в его шкуре? Имел ли я право ненавидеть ее, зная, что представляет из себя папаша?
Но я никогда и не ненавидел. Злился от собственного бессилия, но не ненавидел.
- Ты воспитала в итоге одного монстра и одного человека, который не знает, что такое любовь, потому что практически ее не видел, - сказал ей ровным тоном. - И кто из нас кто - совсем не так очевидно, как вы все привыкли считать.
- Я знаю… - материнская рука, дрожа, приблизилась к моему лицу. Погладила по щеке той запоздалой лаской, которую я ждал все свое детство. И от которой панцирь, в который себя заковал, добровольно треснул.
- Иди домой, мама, - севшим голосом сказал я. - Мне нужно ехать.
- Я еще хотела тебе сказать… я решила с ним развестись.
Я вздернул бровь - не издевательски, не удивленно, скорее холодно-учтиво:
- Весьма своевременное решение.
- Я многое переоценила там, в больнице…
В голове шевельнулось слабое воспоминание - теплый дождь, текущий по моему лицу. Неужели впервые за всю жизнь мать была рядом?
- Что ж, возможно и стоило загреметь в больничку ради того, чтобы ты надо мной поплакала, - усмехнулся я, но совершенно беззлобно.
- Алекс! - воскликнула мать, но без того осуждения, что обычно звучало в ее голосе, когда она обращалась ко мне. Словно одним этим именем корила себя за то, что вообще меня родила. Но в этот раз все было иначе. Настолько непривычно, что казалось, будто мир встал с ног на голову.
- Пошли, подкину тебя до дома, - подытожил я, отмахиваясь от накатившей неожиданно тревоги.
Я с облегчением оторвался от ноутбука, за которым пытался работать, когда из прихожей донесся звук ключа, поворачивающегося в замке, а следом - уже столь хорошо знакомые шаги.
Поднявшись на ноги, я направился к источнику шума. Прислонившись к стене, некоторое время исподтишка наблюдал, как Мира снимает с себя верхнюю одежду, и едва она с этим покончила, шутливо-капризным тоном заявил:
- Эй, а дальше? Я надеялся на продолжение стриптиза.
Она вздрогнула, испуганно вскинув голову и выражение ее лица мне совершенно не понравилось. Она боялась. Но чего или кого? Неужели меня?
- Что ты тут делаешь? - выдохнула Мира, быстро придя в себя.
- Жду тебя, - ответил уже серьезно. - Что случилось?
Она прошла мимо меня в гостиную, обдав ароматом своих духов. И я потянулся за этим шлейфом, как примагниченный.
- С чего ты взял, что что-то случилось? - поинтересовалась Мира, устроившись на диване.
- Вижу по твоему лицу, - откликнулся коротко, присаживаясь перед ней на колени. - Итак?
- Ник знает о ребенке, - выдохнула она, заламывая руки.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы с этим свыкнуться. Странное ощущение - будто что-то грязное и липкое коснулось того мирка, куда до этого доступ был только двоим.
- Он все равно когда-нибудь узнал бы, - заметил я отстраненно. - Другой вопрос - почему ты хотела от него это скрыть?
- Потому что я не знаю, кто он! - вырвалось у нее. - И на что способен…
- Я тебе скажу, на что, - пожал я плечами. - Он способен только гадить исподтишка. Как трусливое насекомое.
Следующая мысль заставила меня насторожиться. Нахмурившись, я спросил:
- А кто ему вообще сказал?
- Наташа, - сглотнула Мира, отводя глаза. - Нечаянно… наверно.
Я внимательно посмотрел на нее, потом осторожно заметил:
- Я ни на что не намекаю, но все же… будь с ней поаккуратнее, ладно?
Она неуверенно кивнула. А потом подняла на меня взгляд и я мгновенно погрузился в глубину ее глаз. Следующие слова вырвались сами собой:
- Я никому не позволю тебе навредить. Веришь?
Сердце подскочило к горлу, когда услышал в ответ простое:
- Да.
Господи, всего две буквы - а у меня внутри все перевернулось. Я смотрел на нее еще некоторое время, словно впитывал в себя ее образ, пытаясь запечатать внутри то невысказанное чувство, что сейчас стояло между нами… потом поднялся на ноги и сказал: