Ночью

Вся деревня осталась позади, вправо, а влево, далеко через поля, смутными силуэтами обрисовывались село Преображенское, ещё левее — Черкизово. Совсем близко в лощине, казалось у самых ног их, тёмною сталью сверкал какой-то исток Яузы, а за ним неясно белели в предрассветной мгле кресты и немногие памятники деревенского кладбища. Вправо, через дорогу, тёмною стеной стояли деревья в большом саду одной богатой дачи, и ночью этот сад казался ещё больше, таинственнее и гуще. Две-три стройные молодые липы росли по крутому спуску в лощину. Они словно потихоньку уходили из родной семьи и вдруг остановились в глубоком раздумье на полпути… «Остаться или идти?..» — как бы спрашивали они.

Тихий воздух казался неподвижным. Это была самая глухая пора. Ночь спала и бредила какими-то странными, таинственными звуками. Казалось, сами далёкие звёзды, мигая в эфире, прислушивались к этой чудной тишине. Разве изредка где-то далеко, в лугах, крикнет коростель или сонно застучит доска сторожа. Изредка лениво заструится воздух и бросит в лицо одуряющим ароматом гелиотропа и резеды из соседних цветников…

IV

— Какая ночь!.. — Михайлов невольно понизил голос, словно боясь нарушить эту тишину. — И славное же у вас здесь местечко!

Вера Павловна не отвечала, задумчиво глядя вдаль.

— А у вас дети есть? — неожиданно спросила она.

— Есть, есть… У кого их не бывает!

Она покосилась на его лицо. Опустив голову, с которой он снял шляпу, Михайлов сидел, сгорбившись, и чертил что-то концом палки по земле.

— Я, Сергей Васильич, забыла вас с женитьбой поздравить. Я только недавно узнала, что вы женились… Она, говорят, образованная женщина… Вы счастливы? Впрочем, что я говорю? — и еле уловимая горькая нотка послышалась в её тоне. — Почему ж бы вам и не быть счастливым? Ведь, вы по любви женились…

Он помолчал, продолжая чертить какие-то буквы на песке.

— А вы, Вера Павловна, счастливы? — вкрадчиво осведомился он. — Ведь, вы тоже по любви замуж шли…

Она даже в темноте покраснела и испуганным движением откинула упавшую ей на лоб прядь волос.

— Я, Сергей Васильич, вся в детях. Когда они здоровы и веселы, мне ничего больше не надо… Женщина во мне умерла…

— Давно ли? — всё так же вкрадчиво спросил он, не подымая головы.

— Давно ли, нет ли… Право, не умею сказать… И если б… если б вы знали условия моей жизни, такого вопроса… такого жестокого вопроса… вы бы мне не задали…

Он поднял голову.

— Извольте, я буду откровеннее вас. Моя женитьба — ошибка… Я совсем не люблю жену мою… да и прежде не любил её.

— Боже мой, Боже!.. Так зачем же? — прошептали её бледные губы.

— Спросите лучше почему? Слыхали вы поговорку: «Клин клином вышибают»?.. Вот и я… В разлуке… с вами… я не мог уже прожить без сильных ощущений… Вот как пьяница без сивухи… Простите за грубость сравнения. Не найду более верного… Помните, мы читали одну книгу?

— Помню, — уронила она чуть слышно и прижмурила веки, словно ей больно кольнуло в сердце.

— Как поразила нас тогда, помните… эта картина чужой страсти! Мы, задавленные нуждой, усталые, неудовлетворённые… как могли мы их понять? Сколько силы и мощи было в чувствах этих людей! Какой размах! Какая цельность!.. И потом обстановка вся… Рамка любви-то какая роскошная! Южная природа, море, залитое лунным светом, мраморная вилла, ковры, бархат… Отравили меня эти картины… Бывало, приду домой из правления в комнату от жильцов… Чад от сала, брань хозяйки с нахлебниками, трынкание гитары, продавленный диван, облезлые обои… Зажмурюсь, лягу на постель и начну мечтать… Иногда не выдержишь… Тоска схватит за сердце… Хоть бы глазком увидать эту южную ночь, море, этот «праздник природы»!.. Уйти куда-нибудь от жизни!.. Убежишь на улицу… А там дождь, мелкий, холодный… туман навис над городом, ноги скользят по грязным камням… Тоска засосёт ещё сильней… «Где же солнце?.. — хочется крикнуть, зарыдать… завыть от боли хочется… — Где же краски жизни?.. Где эти сильные ощущения, идеи, страсти, для которых стоило бы жить?»

— Где? — как эхо, чуть слышно повторила Вера Павловна.

Он обернул к ней побледневшее лицо.

— Плохо быть мечтателем, Вера Павловна… Я отдыхал только, играя на сцене, да вот… у вас… Вы заменяли мне этот нужный мне наркоз… Бывало, придёшь к вам…

— Тот же чад, — перебила она с горькой усмешкой, — убогая мебель, облезлые обои…

— Пусть! — горячо крикнул он. — Пусть! Но я был счастлив… Когда вы и это отняли у меня… Ну, да что говорить! Я сам… в своей ссылке добровольной… думал, с ума сойду от тоски… Кинулся на новые знакомства… так сказать, в свет пустился… Всё обмануть себя искал, развлечься жаждал… Она такая красивая была… с холодком… с характером, неглупа… Я увлёкся… думал: «Вот забвение!.. Спасён!..» Остальное вы поймёте… В итоге — подлость. Себя не сделал счастливым. Не дал счастья и жене…

— А она любит вас?

— К несчастью, любит до сих пор…

Они тяжело смолкли оба.

— Ну, а дальше, дальше-то? Дети бедные!