Нокаут

— Лю-бо-пы-ытно! — пробасил Делириозов, все еще потирая шею. — Весьма любопытно. — Он отвел в сторонку врачей: — Великолепный случай. Суля по всему… крайняя агрессивность, комбинированный бред величия и преследования. Вы ведь слышали: он, видите ли, обеспечил земной шар не воображаемой, а стальной осью и теперь опасается преследования завистником. Судя по всему, мои юные коллеги, перед нами эпилептик. Взгляните: атлетическое телосложение, сильно развитая нижняя челюсть, дрожание в пальцах рук, очень густые волосы на голове и сравнительно скудная борода. И потом, взгляните yа огромную шишку на лбу и желтоватый синяк на щеке. Как больной мог ими обзавестись? Очевидно, во время судорожных припадков. Ну, а такое доказательство, как книжка члена кассы взаимопомощи московского института? Этот… мм… Данилов… Оговариваюсь — диагноз еще нуждается в уточнении. Этот Данилов — эпилептик, страдающий драмоманией, то есть такой интересной формой сумеречного состояния, как транс.

Профессор оживился и, сам того не замечая, затеял лекцию.

— Находясь в состоянии транса, больные при поверхностном наблюдении кажутся близкими к норме. Иногда они совершают длительные путешествия. Классический пример мы имеем у Легран-Дюсоля: больной из Парижа приехал в Бомбей и, только очнувшись там, был удивлен, как и почему он туда попал.

При таких состояниях у больных обычны изменения настроения и бредовые идеи, которыми и определяется их поведение во время транса. В данном случае больной… м-м… Данилов спасался от преследования воображаемых завистников и врагов. Как только больной очнется, он страшно удивится, ибо в памяти его не сохранится воспоминаний о прошедшем.

«Эпилептик» сидел на скамье обессиленный, медленно вращая глазами. Воспользовавшись тем, что больной положил ногу на ногу, Делириозов не спеша приблизился к нему, незаметно вытащил из кармана блестящий молоточек, стукнул им по колену «эпилептика». Нога взлетела, чуть не ударив профессора по подбородку.

— Повышенный сухожильный рефлекс, — удовлетворенно пробормотал психиатр. — Зрачки расширены. Весьма интересный случай!.. Вот что, — вновь отвел в сторонку «юных коллег» Делириозов. — Я прихвачу этого больного с собой в Москву. Во-первых… м-м… Данилов — москвич, и его все равно надо доставить домой, к родным, если таковые у него имеются. Во-вторых, больной представляет несомненный научный интерес. Ведь он преодолел четырехтысячекилометровое расстояние. Этот яркий пример украсит мою монографию.

«Викинг» ликовал. Он попросил у санитаров разрешения поцеловать их в подреберье. Они отказали ему в этом и ввели беспокойного пациента в просторную светлую комнату. На дверях ее отсутствовали ручки, и открывались они с помощью проводницких ключей. Обитатели комнаты не проявили к новичку ни малейшего интереса, они были заняты собственными маниями. Рядом с койкой Фрэнка лежал очень смирный человек со свежеостриженной под машинку головой и монотонно бормотал:

— Шурин… Подлец шурин… сукин сын шурин!

Вскоре помешавшегося на шурине увели, и больше он в палате не появлялся. Зато явился парикмахер, веселый и добродушный толстяк, из выздоравливающих. Он постриг Фрэнка, побрил (во время этой процедуры «эпилептик» чувствовал себя не в своей тарелке) и вдруг выложил такую новость, что Стенли подскочил на стуле.

— А вас, дружок, домой завтра отправят. В Москву… Э э!.. Осторожно! Зарезать могу. Сам Делириозов забирает. Поэтому сейчас до вас никто не дотрагивается.

Стенли задрожал от радости. Фортуна сияла ему ослепительной улыбкой.

Утром «эпилептик» уже лежал на полке в купированном вагоне. А в этот момент, когда полковник Грановский воскликнул: «Где же он?», Стенли переезжал Волгу по знаменитому Камышинскому мосту. Облаченный в серый больничный халат, он стоял у закрытого окна, размышлял о превратностях судьбы и корчил дурацкие рожи.

Рожи предназначались санитару и проводнику, зашедшему немного поболтать с видавшим виды усмирителем буйно помешанных. Но ни проводник, ни санитар не обращали внимания на «эпилептика». Санитар рассказывал удивительные истории.

— Или вот, к примеру, случай был четыре дня назад, — степенно говорил санитар. — Привезли одного к нам… Буйствует, кричит: «Куда все памятники и монументы подевались?! Зачем пивную, где продавцом Викентьевна, в книжный ларек превратили?!» Ну, его, конечно, в палату. Плюхнулся сердешный на койку и стал слезой обливаться. «За что, мол, меня? Очень даже я здоровый. Только вовсе я из другого города!» Практикант в то время дежурил, из студентов. Посмотрел он в паспорт больного и говорит: «Это эпилептик с уклоном на бродяжничество. Из другого города приехал».

Сидит эпилептик, плачет. Потом вдруг как хлопнет себя по лбу: «Шурин! — кричит. — Подлец шурин… Сукин сын шурин!»