Носочки-колготочки

Смотрит мультсериал. В конце каждой серии дается задание, например: «Найди закономерность». Открываются карточки по очереди, на них изображены: фонарик, замок из песка, фонарик, замок из песка, фонарик… И мультяшка спрашивает: «Как ты думаешь, что на следующей карточке?»

Аннапална смотрит внимательно, морщит лоб с блуждающей предвкусительной полуулыбкой, вздыхает, надувается как рыба-луна от значительности момента и предожидания триумфа и наконец выпаливает торжествующе:

– Хлеб.

* * *

Приходит ко мне, жалуется:

– Мама, у меня очень сильно язык болит, – и демонстрирует болезный язык, ковыряя его пальцем для наглядности.

– А что, – спрашиваю, – ты этим языком делала?

– Я, – объясняет Аннапална, – им пробовала вот этот сахар, – и показывает на мельницу для перца.

* * *

Пять минут я сварливо разорялась по поводу того, что «Аня, сколько можно тебя просить наконец сходить на горшок и почистить зубы? Я тебе десять раз говорю нормальным ласковым тоном, а ты ухом не ведешь, ты хочешь, наверное, чтобы мама рассердилась и начала кричать?».

На что Аннапална, как раз величественно взгромождающаяся на фаянсовый трон, томным голосом ответствует:

– Мне кажется, ты слишком серьезно к этому относишься.

* * *

– Мама, – говорит, – мы с тобой как две мушки чора.

– Какие-какие мушки? – спрашиваю. – Чор… чёрные?

– Нет. Две мушки чора.

Выяснилось, что имеются в виду два мушкетера.

* * *

Спросила у меня как-то про вулканы. Я рассказала и показала на Ютубе. Впечатлилась очень сильно, и с тех пор вулканы приплетаются куда угодно. Например, долго и пристрастно выспрашивала меня, в каких городах есть вулканы, в каких нет, есть ли вулканы в Калининграде? А в Москве? А в Литве? А могут появиться? «Мама, а мы никогда не поедем туда, где есть вулканы? Давай никогда не будем ездить туда, где есть вулканы». Взяла с меня, в общем, твердое обещание: к вулканам – ни ногой. Но всё равно регулярно освежает сведения, мало ли, вдруг где-то вулканы наросли за отчетный период?

* * *

Идем вечером мимо магазина, видим оборванный провод. Анька пытается допрыгнуть, потом кричит:

– Мама, достань эту штуку!

Объясняю ребенку, почему не следует хватать руками оборванные, висящие непонятно откуда-то сверху, провода. Переваривает информацию, удостоверяется.

– Можно умереть, если взяться за электрический провод?

– Ну, если он будет под напряжением, то, наверное, можно.

– И если ты за него возьмешься, то ты тоже умрешь?

– Ну да, и я могу.

– Мама, не надо умирать. Не умирай, пожалуйста. Если ты умрешь… Если ты умрешь… Я не буду знать, какой дядя злой, а какой добрый!

* * *

Сидят с Маней на кухне. Я слушаю из соседней комнаты – девочки беседуют о вечном: о жизни и смерти.

Маня:

– Лизку (дворовую собаку) собаки иногда кусают другие. Мне Лизу жалко. Потому что если ее сильно покусают, то она даже может умереть. Вот моя бабушка Таня, она тоже умерла.

Аня:

– Умерла-а?

– Да-а. Она улетела на небо.

– Улетела? Как на самолете?

– Ну, нет. – Задумывается. – Я думаю, на метле.

* * *

Пока я говорила по телефону, кто-то подкрался и пощекотал мне руку. Ну, пощекотал и пощекотал – мало ли. Потом обнаружилась надпись шариковой ручкой поперек всего плеча «АНИНА МАМА».

На мое вопросительное ржание Анна пояснила: «А вдруг тебя кто-нибудь захочет украсть?» Отдельно хотелось бы посмотреть на этого «ктонибудя». А еще, первое слово, как бывает у левшей, написано справа налево. И ему не повредило. И не могло.

* * *

– Я руки помою хорошенько, так, чтобы все микробы усвоились.

* * *

– От этих слов у меня хохотание. И даже немножко ржание.

* * *

Очень вдумчиво освоила абсолютные величины. Так, например, по любому поводу вставляет слово «никогда». Стращает меня: «Раз так, я тебя никогда не буду любить. И не поцелую!» Произносится, конечно, с цыганским надрывом. Или давит на жалость. Звенящим от горя голосом восклицает: «Мне кажется, ты меня не любишь! Я думаю, ты никогда-никогда меня не искупаешь! Я думаю, мы никогда не поедем к Мане! Я думаю, ты никогда мне не купишь смурфа-папу.

* * *

Прихожу очень расстроенная к ней обниматься. Говорю:

– Вообще-то маму можно и утешить.

– Утешить, чтобы ты успокоилась, да?

– Да.

– Ну, – говорит серьезно, – я вообще могу тебе почесать спинку. Это моя единственная надежда, что тебя это успокоит. – И чешет меня по лопатке одной рукой, довольно рассеянно, потом оглядывается на меня и строго говорит: – Только ты там соплей мне не напускай на пижаму.

* * *

На прогулке, задумчиво озирая слякотную и покрытую по обочинам прошлогодней перепрелой листвой дорогу: «Вот был бы у меня волшебный уличный стул, и он бы делал дорогу чистой. И дорога бы становилась такой чистой, ТАКОЙ чистой. Как бабушкин унитаз!»

* * *

Я за что-то слегка её поругала. Потом хорошенько помирились. Перед сном прилезла под мышку и допрашивает меня пристрастно, идя на повышение пристрастности от вопроса к вопросу:

– А ты меня любишь, да? Очень? Сильно, да? А ты меня всегда любишь? Всегда-всегда? Каждый день? А ночью?!

* * *

Обнаружилось под подушкой письмо Деду Морозу: