Ныряльщица за жемчугом

…«Звезда» появился на тропинке, как и положено светским людям – почти в полночь. У Димы от вечернего холода уже зуб на зуб не попадал. Надюшка рассказывала, что при ней Золотой выступал с исключительным достоинством – надменная осанка, важная поступь, снисходительный поворот головы. Однако здесь, в ночном окраинном районе, фотограф выглядел довольно жалко: семенит, по сторонам опасливо поглядывает. «Будь я собакой, обязательно бы такого укусил», – решил Полуянов.

И выступил из темноты Золотому навстречу.

Тот шарахнулся, прижался к стене – на лице искренняя надежда, что пронесет.

– Георгий Васильевич, – мягко произнес Дима, – а я к вам.

– Кто вы такой? Я вас не знаю! – возмутился фотограф. И бочком, бочком Полуянова обойти попытался. Не смог. – Я не разговариваю на улицах с посторонними. Если я вам нужен, у меня имеется сайт. Электронная почта. Пишите, я вам назначу встречу.

– Уже писал. И звонил, – хмыкнул журналист. – Вы не ответили. А мне очень нужно с вами поговорить. Об Ирине.

– О какой еще Ирине?! – визгливо выкрикнул толстяк.

Его пальцы-колбаски сжались в кулаки, лицо исказила гримаса, глаза заметались.

Первая реакция радовала.

Полуянов сделал шаг вперед – Золотой сразу спрятал руки за спину, отступил и повторил затравленно:

– У меня тысячи знакомых Ирин! И Марин, и Юлечек, и Катенек. И я не собираюсь обсуждать никого из них! Тем более с вами.

– А вот я – собираюсь обсудить, – ласково проговорил журналист, – Ирину, по фамилии Стеклова. Вы с ней знакомы?

– Ну, допустим, знаком! Но это не повод караулить меня ночью! Врываться в мою личную жизнь! – вновь осмелел фотограф. И даже попытался сдвинуть Диму с узкой дорожки.

Что ж, сам нарвался.

Полуянов взял толстяка за грудки, встряхнул – совсем несильно, приблизил свое лицо к лоснящейся, дрожащей физиономии:

– Тренершу мертвую ты вместе со Стекловой фотографировал? Ты снимал – Ирина свет выставляла?

– Да как вы… Да как ты смеешь?!

Фотограф неожиданно резким рывком стряхнул Димины руки.

Полуянов уже размахнулся, чтоб залепить ему, профилактически, в челюсть, но Золотой не слишком умело отпрыгнул и торопливо заговорил:

– Эй, парень, ты только не горячись. У меня своя свадьба, у Стекловой своя.

– Да неужели? – иронически заметил Полуянов. – А по-моему, вы – ее гуру и она вам во всем подражает.

Дима откровенно блефовал, но, кажется, попал не пальцем в небо, а в точку.

– Ну да. Я ее учил, – буркнул Золотой. – Потому что она как банный лист пристала. Ну и выучил – на свою голову.

– Расскажите, – мягко попросил Дима.

– А что рассказывать? Ошибся я. Нельзя было ее к теме смерти даже близко подпускать. Я создаю настоящие памятные снимки. Пусть трагичные, но достойные, интеллигентные, скромные. А у Ирки – тема другая. Ей главное – не красота смерти, а эпатаж. Могла на кладбище фотосессию устроить, последняя фишка – в гробах фотомоделей снимала. У нее с головой, по-моему, что-то не так. Только я понял это, к сожалению, далеко не сразу.

Вроде очень Золотой старался говорить о Стекловой нейтральным тоном, но слишком уж нервно потирал руки. И глазенки метались.

В чем тут дело? Может, они все-таки вместе Истомину изводят?

Дима пытался представить: вот человек-гора вламывается во мраке ночи в салон красоты. Разбивает аквариум, выкладывает из умирающих рыбешек узоры-послания для Изабель. Или приносит под дверь Истоминой манекен, поразительно похожий на нее саму, мертвую…

Картинка не складывалась. К тому же консьерж говорил о молодом, нормального телосложения парне. Или тут целая банда работает? Банда психов? Нет, не бывает такого.

– Расскажи мне про Стеклову. Все, что про нее знаешь, – сбавил обличающий тон Полуянов.

Чрезвычайно надменный (как рассказывала Надюшка) фотограф тыканье проглотил, вздохнул, махнул в сторону лавочки:

– Давай тогда хоть присядем.

Скамейка, ветхая и грязная, опиралась спинкой на гаражные стены. Рядом стояла урна, полная битых бутылок и рыбьих ошметок. Зато пластиковые стаканчики (явно уже бывшие в употреблении, и не раз) были заботливо прикрыты стопкой газеток на сиденье.

– Наш местный бар, – насмешливо представил местечко Золотой. – Не «сухими» же тут сидеть. – Он извлек из внутреннего кармана пижонскую посеребренную флягу, предложил Полуянову: – Виски. Двенадцатилетка. Из Ирландии. Очень рекомендую.

– Надо хоть познакомиться, – усмехнулся журналист. – Меня Дима зовут.

– Мент? – уточнил Золотой. – То есть, пардон, полицейский?

– Нет.

Выспрашивать дальше толстяк не стал. Сделал добрый глоток вискаря, передал флягу Полуянову:

– Давай, не брезгуй. Я не заразный. – Поежился, обхватил необъятное тело руками, посетовал: – Меня всегда морозит, если про Ирку речь. И выпить хочется… Чего она опять натворила?

«М-да, а Стеклова, похоже, личность известная! – подумал Полуянов. И упрекнул себя: – Чего стоило, прежде чем к Золотому идти, хотя бы погуглить ее? Нет, понадеялся на слова Изабель, что подруга, мол, полный ноль, ничего из себя не представляет. Придется ориентироваться на месте».

– А я и про прежние подвиги Стекловой не слишком осведомлен, – виновато улыбнулся он.