o 0a115616b968c99b

надо было сделать, Марья Петровна, ну да, впрочем, я наверстаю, вы не бойтесь».

-Но как же, - она сглотнула, и, вдруг подумала, глядя в его голубые, веселые глаза:

«Господи, мне же не пятнадцать лет, что это я краснею?»

-Вот так, - Волк еще раз поцеловал ее, и, полюбовавшись нежным румянцем на щеках,

усмехнулся:

- Я же тебе говорил – возьмешь Марту, сядешь на корабль и поедешь со мной в Лондон. А

потом – в Париж. А потом,- он, на мгновение, закрыв глаза, вдохнул запах пороха и свежего

снега, - мы вернемся сюда, на реку Святого Лаврентия, в Квебек.

-Так что никого мы тут не бросим, я в Акадию еду как раз за тем, чтобы все это, - Волк

прервался и обвел рукой белую пустыню, - было землей Англии. Ну, не сейчас, конечно, - он

на мгновение, нежно, коснулся ее руки, - но когда-нибудь станет, я тебе обещаю.

Мэри помолчала и вдруг, откинув голову, улыбнувшись, сказала: «Тебе одному будет

тяжело, да. Я знаю, как это – когда никого нет рядом. Ты хочешь, чтобы я тебе помогала?»

-Хочу, - согласился Волк. «Помогала, была бы со мной, любила меня и заботилась бы – до

конца наших дней. Ну а я, - он еще раз поцеловал эти розовые, сладкие, холодные губы, -

буду делать все, чтобы ты была счастлива, мадам, - он рассмеялся, - Мари. А теперь беги, и

приводи сюда своих людей, как-никак тут фунтов пятьсот мяса, мы с тобой вдвоем не

справимся».

-Хорошо, - она кивнула. Волк проводил глазами ее маленькую, легкую фигурку и улыбнулся:

-Семь лет назад, да. Ну, дурак я был, подумал тогда – может, не нравлюсь я ей, может, еще

что-нибудь. Надо было не оставлять ее на попечение Федора Петровича, а брать и везти с

собой в Копенгаген и дальше. Энни бы с отцом росла, Стивен – с матерью. А так –

промедлил ты, и девочка бедная на его преподобие нарвалась. Вернется – я ей о маленьком

Питере расскажу, ну, да поймет она, конечно, - Волк вырезал печень и, отбросив ее

подальше, повернувшись, посмотрел на горизонт.

-Вроде нет бурана, - он стал снимать шкуру с медведя. «Закончу с этим, и пойду к тому, что

на льду лежит. Мэри отлично стреляет, конечно, ну да она, - Волк почувствовал, что

улыбается, - вообще молодец, моя мадам Мари».

Констанца проснулась и, полежав немного, стиснув зубы, тихо сказала: «Николас!»

-Да, - пробормотал муж, уткнувшись ей в плечо.

-Николас, началось, - спокойно проговорила женщина. «Сходи к Мэри, она должна была уже

вернуться. Надо воду согреть, я пока оденусь и похожу немного».

Констанца услышала завывание ветра снаружи и смешливо подумала: «Бедный Джордан.

Нет, чтобы родиться, когда солнце светило. В самый мороз появится».

-Тебе больно? – озабоченно спросил Николас, нагнувшись к ней, натягивая парку.

-Это естественная боль, - спокойно ответила Констанца, - ничего страшного в ней нет. Тем

более, - она улыбнулась, - я уже рожала, во второй раз должно пройти быстрее. Дай мне

тетрадь и карандаш, я немного поработаю.

-Может, не стоит, - он все мялся на пороге палатки.

-Николас, - Констанца вздохнула и погрызла кончик карандаша, - я не учу тебя навигации…

-Учишь, - рассмеялся он.

-И верно, - согласилась Констанца. «В общем, иди, не беспокойся, все будет хорошо».

Он украдкой перекрестил жену, - та только закатила темные глаза,- и, откинув полог, вышел

в бесконечную, слепящую пелену снега.

В палатке у Мэри было тихо, и Николас позвал: «Есть кто-нибудь?». С возвышения, из шкур

поднялась светловолосая голова, и Энни, отчего-то покраснев, спросила: «Дядя Николас,

что такое? Констанца?»

-Началось, да, - он недоуменно оглядел палатку. «А где мама твоя?»

-Еще не вернулась с охоты, - Энни покраснела сильнее, и сказала: “Я сейчас приду, дядя

Николас, вы не волнуйтесь, я маме с Мартой помогала, все знаю. И воды согрею».

-Ну, хорошо, - он вышел, и Энни, приподняв шкуру, шепнула: «Джон! А если бы это была

мама? Все, - она подтолкнула юношу, - одевайся, сейчас мама и дядя Майкл наверняка

появятся, надо будет им с добычей помогать».

Джон улыбнулся, и, поймав ее в объятья, ответил: «Ну, дай мне только до дома добраться,

дорогая жена, до кровати – там уже нам ни медведи не помешают, и вообще – никто

другой».

-Иди, иди, - Энни быстро, крепко поцеловала его и стала натягивать штаны из оленьей

шкуры. Едва Джон выскользнул наружу, как девушка услышала голос матери: «А что это ты

тут делаешь?».

-Приходил узнать, пойдет ли Энни сегодня на рыбалку – раздался бодрый голос Джона. «Как

охота ваша?».

-Зубы мне не заговаривай, - ворчливо отозвалась Мэри, и добавила: «Какая рыбалка – в

пяти футах ничего не видно. Двух медведей убили, иди, мужчины там ждут уже, надо сейчас

мясо в кладовые перенести».

Энни мгновенно расправила шкуры на возвышении. Когда мать вошла в палатку, девушка

уже надевала сапоги.

-Ну-ну, - хмыкнула Мэри, оглядев дочь. «А ты куда собралась?»

-Дядя Николас приходил, сказал, что у Констанцы началось, - Энни взглянула на мать и

удивленно спросила: «Мамочка, а почему ты покраснела?».

-Мороз на улице, почему еще, - недоуменно ответила Мэри. «Хорошо, я закончу с

медведями и сменю тебя».

Она вышла, и Энни, облегченно вздохнув, шепнула: «Ну, кажется, ничего не заметила».