О нем доложили Сталину

Петр, передернув затвор пистолета, перекинул его в левую руку, правой выхватил из-за пояса саперную лопату и бросился за ним вдогонку. Рядом бежал Ильин, не отставали от них и Чумаченко с Погребинским. Натиск оказался настолько стремителен, что гитлеровцы не успели опомниться. Те, кто уцелел после гранат и автоматного огня, были изрублены саперными лопатками и штык-ножами.

Вместе с Рязанцевым из окружения вырвалось меньше взвода. До штаба армии оставалось около километра — это прибавило сил. И они одним рывком преодолели пустырь и залегли в канаве. Впереди сквозь дым и гарь проступили горящие развалины — все, что осталось от командного пункта. Оттуда доносились звуки ожесточенной перестрелки и отчаянные крики, в которых смешалась русская и немецкая речь. Сотня гитлеровцев при поддержке танков штурмовала последний оплот командующего армией генерала Городнянского. Он и горстка офицеров предпочли смерть позору плена. Мощный взрыв похоронил под обломками командного пункта последних его защитников.

Теперь группа Рязанцева оказалась меж двух огней. Со стороны КП армии на нее надвигались четыре танка, а позади пришедшие в себя гитлеровцы открыли огонь. Спасаясь от неминуемой гибели, Рязанцев, а вместе с ним Ильин, Прядко, По-гребинский, Чумаченко и те из бойцов, кто мог еще двигаться, бросились искать спасения в цехах механического завода. Но там они напоролись на отряд румын и сошлись в рукопашной.

Воздух сотрясали яростный рев и грохот выстрелов. Ножи, штыки, саперные лопаты кромсали человеческую плоть. На земле корчился и извивался кровавый клубок тел, из которого неслись нечеловеческие вопли и предсмертные стоны. Русские и румыны, остервенев от собственной и чужой крови, душили, рвали и терзали друг друга.

Петр уже не видел ничего и никого, кроме верзилы унтера с перекосившейся от ярости физиономией, стремительно надвигавшегося на него. Вверх взметнулась ручища, вздувшаяся синими узелищами вен. Зловеще блеснуло лезвие тесака. Из глотки унтера вырвался звериный рык и чудовищной силы удар обрушился на Петра. В последний момент он совершил уклон вправо — холодная сталь обожгла лишь левое плечо — и вонзил саперную лопатку в живот унтера. В лицо брызнул фонтан крови, и стокилограммовая туша обрушилась на него. Сбросив ее, Петр ринулся к пролому в стене, но споткнулся и свалился на землю. И опять леденящее дыхание смерти обдало лицо — над головой взметнулся фонтан пыли. Пуля, срикошетив от пола, с визгом отлетела в сторону. Второго выстрела не последовало.

Смахнув с лица кровь, Петр поднял глаза. Худой, как жердь, лейтенант судорожно дергал заевший затвор пистолета. Вытянувшись в немыслимом шпагате, Петр подсек его и, навалившись сверху, вцепился в горло. Лейтенант, судорожно дернувшись в последний раз, затих. Петр сполз с обмякшего тела и, спотыкаясь о кирпичи, выбрался из развалин. За ними начиналась складская территория.

Среди нагромождения ящиков и штабелей досок мелькнули Ильин с Погребинским. Рязанцева с ними не было; не было слышно и его голоса. Петр осмотрелся по сторонам. Еще несколько человек из взвода охраны особого отдела, уцелевших в рукопашной схватке, искали спасения в складском лабиринте. Он присоединился к ним. Выбрались на задний двор, дальше начинались густые заросли.

Петр первым перемахнул через забор и замер — навстречу катили мотоциклисты. Его заметили, и над головой злыми шмелями зажужжали пули. Он метнулся к зарослям ольхи. Гитлеровцы не поленились и устроили на него охоту. Рев мотоциклов и гортанные крики становились все ближе. Западня вот-вот должна была захлопнуться, и тут земля ушла из-под ног. Петр угодил в пролом канализационной трубы и, не обращая внимания на ушибы и царапины, пополз, извиваясь ящерицей, к просвету.

Труба вывела Петра на склон оврага. Он выглянул наружу. Прислушался. Звук моторов отдалялся все дальше вправо — мотоциклисты потеряли его след.

Петр соскользнул вниз, но не успел перевести дыхания, как над головой раздались гортанные команды. Ринулся искать спасения в садах. Ветки хлестали по лицу, но он не чувствовал боли и бежал до тех пор, пока его не оставили силы. Рухнув пластом на землю, долго пролежал без движения. Горячее дыхание на щеке заставило его встрепенуться. Над ним склонилась собачья морда. Тихо поскуливая, раненый пес заглядывал ему в глаза.

«Бедолага, ты-то за что мучаешься? — рука Петра легла на холку пса, тот жалобно заскулил. — Да, попали мы с тобой в оборот. Что делать? Пробиваться к своим? Или возвращаться в абвер и выполнять задание? А если Погребинский с Чумаченко у фрицев? Тогда конец. Так уж и конец? Чумаченко не выдаст — ему деваться некуда. А Погребинский? Этот может. Боишься? Нет! Так в чем дело?.. Значит, в абвер», — Петр с трудом поднялся с земли и направился к большаку.