Очарование первой любви

Неужели Ван говорит правду? Он сходится с женщинами лишь для того, чтобы удовлетворить физическое влечение? Эта мысль была Энни отвратительна, но все же приятно узнать, что серьезных романов у него не было.

— Какая гадость! — скривилась она. — Не проще ли пойти в бордель, если уж ты не можешь жить без секса?

— А ты, насколько я понимаю, до сих пор чиста и невинна? — Взгляд его напомнил Энни о тех временах, когда он встречал ее на пороге и уже в прихожей они в порыве безумной страсти начинали срывать друг с друга одежду.

— Я никогда не занималась сексом, просто чтобы удовлетворить свою похоть, — отрезала она, глядя на него с гневом и отвращением. Интересно, что бы он сказал, узнав, что все эти пять лет она прожила монахиней? Наверно, не поверил бы. Верность в наши дни вышла из моды — особенно среди светских людей, к каковым, без сомнения, принадлежат журналисты.

— Ты, Энни, никогда не умела лгать. — Он окинул ее откровенным взглядом, и Энни почувствовала, что краснеет.

— Какого черта... — яростно начала она.

Ван слегка улыбнулся — казалось, гнев Энни его забавлял, — однако глаза остались холодными, словно арктический лед.

— Хорошо, выражусь более вежливо, — с убийственным сарказмом ответил он. — Ты любила меня, помнишь? Любила страстно. Порой ты так хотела меня, что не могла дождаться конца рабочего дня и убегала раньше.

Удивительно — после стольких лет разлуки он все еще читал ее мысли!

— И не говори, что с таким же энтузиазмом ложилась в постель с этим твоим... кто там у тебя был. Все равно не поверю. — Он блеснул зубами в холодной усмешке. — Ты хочешь меня, Энни. Я не успел и прикоснуться, а ты уже была готова. Я могу овладеть тобою хоть сейчас. И ты это знаешь.

В душе у Энни бушевала буря, но голос оставался тихим и спокойным:

— Попробуй прикоснуться ко мне хоть пальцем — я закричу так, что сюда сбегутся все твои слуги.

Ледяной блеск в его глазах внезапно сменился синим пламенем. Энни хорошо знала это пламя — оно загоралось в его взгляде, когда они лежали в постели. В то время его нескрываемая страсть возбуждала в ней какое-то дикое, первобытное желание; теперь — пугала.

— Не закричишь, — мягко ответил он. — Ты растаешь в моих объятиях, как таяла всегда.

Он схватил ее за руку и рывком притянул к себе. На мгновение замер, давая ей возможность закричать. Глаза Энни сверкали гневом, но уста не проронили ни звука, и Ван довольно рассмеялся.

— Видишь? Ты презираешь меня за то, что я хитростью заманил тебя сюда, и все же не можешь сдержать тайного желания. Ты понимаешь, что отдашься мне, если я захочу. Не знаешь только, захочу ли я.

— Собираешься меня изнасиловать? — Голос ее дрожал от ярости и ужаса.

Но не от того отчаянного ужаса, который испытывает женщина при приближении насильника. Энни боялась не физической боли. Ее снедал совсем иной страх.

— Изнасилование, если не ошибаюсь, — это склонение женщины к близости против воли. — Вкрадчивый голос и прищуренный взгляд Вана вызвал в Энни такую реакцию, что ее лицо запылало. — А ты, едва мы пожали друг другу руки, потеряла всякую волю к сопротивлению. Думаешь, я этого не понял?

— Черт тебя побери, Ван! Отпусти! — Она пыталась вырваться, хоть и знала, что это бесполезно.

— Всему свое время, — почти ласково ответил он. — Сперва мы завершим эксперимент.

По-прежнему держа ее одной рукой, другой он поднял ее голову за подбородок. Поцелуй начался с неожиданной нежностью, но вскоре стал неистово страстным. Энни слабо, протестующе застонала, а затем угли, тлевшие в ее душе пять долгих лет, вспыхнули и занялись пламенем.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Когда поцелуй наконец завершился, Энни и Ван уставились друг на друга, словно злейшие враги. Вулканический взрыв эмоций так потряс обоих, что на несколько секунд они лишились дара речи.

Энни чувствовала: возбуждение Вана достигло такой степени, что он готов повалить ее на пол в беседке, нисколько не заботясь о том, что их услышат садовники, работающие неподалеку.

Он сказал, что может овладеть ею прямо сейчас, — и сказал правду.

И у Энни не было ни физических, ни, что гораздо важнее, моральных сил ему сопротивляться. Поцелуй лишил ее всех чувств, кроме единственного — желания вновь ощутить себя женщиной, самкой в объятиях властного самца. Решать будет он — это ясно. Разум ее протестовал против позорной капитуляции, но в данный момент его голос заглушали чувства, а они были подвластны лишь Вану.

Он очнулся первым. Отпустил ее и, отступив на шаг, произнес хрипло:

— Результат я знал заранее. Как и ты. Но тебе по-прежнему неизвестно, будешь ли спать со мной сегодня ночью. — С насмешливой улыбкой он откинул со лба густую прядь черных волос. — Не трудись изображать праведный гнев. Не клянись, что скорее умрешь, чем ляжешь со мной в постель. Ты не сможешь отказать себе в столь сильном наслаждении, ты его не забыла. — Немного помолчав, он продолжал: — Может быть, хочешь сбежать? Не советую. Потеряешь не только гордость, но и работу. Нет, Энни, ты никуда не убежишь.