Одинокая орешина

Миновали мост, прошли мимо наскального хачкара.

Жалкая сельская улица казалась тусклой лентой безмолвия, и они давили тишину сапогами. Но шагов не было слышно. Куда они шли?..

Вместе с кузнецами было их шестьдесят человек. Шли они, не тревожа тишины — топкой, ирреальной…

Камсарян различил в их рядах Норайра Симоняна, который стал бы астрономом, если бы не… Вардана Мнояна, который мог с песней накосить за день два гектара травы… Геворга Испиряна, который, увы, не успел износить ни одной пары носков из той сотни, что связала мать… Отца своего, учителя Армена Камсаряна, — он тоже был в числе пятидесяти семи, хотя умер уже в селе…

Саак Камсарян всех до единого узнал. Лицо у каждого — знакомое, дорогое, и всем по двадцать лет. Даже отцу. Куда идут они?

Вот уже достигли склона Немой горы — скользят по воздуху, не касаясь колючего кустарника и камней. Немного погодя — и как это им удалось? — они уже были у одинокой орешины.

Остановились и все разом повернулись к селу.

Даже с такого расстояния Камсарян отчетливо увидел их лица с озабоченностью в глазах. Ему померещилось вдруг, что кузнецы и воины хотят покинуть Лернасар, потому что его предали жители… Сто двадцать глаз пронзало его, Саака Камсаряна. И во всех глазах был один вопрос, неумолимый и горький. Да, Камсарян правильно понял их взгляд — они уходят из села: кузнецы — забрав свои молоты, солдаты — унося свои имена.

— Куда вы? — крикнул Камсарян. — Стойте!

Его голос достиг их?.. Кузнецы и воины на мгновение застыли. Кузнецы опустили на землю молоты, воины поставили камень на камень, имя на имя, и памятник, целый и невредимый, в мгновение ока вырос опять на вершине Немой горы, возле одинокой орешины.

«Стойте!» — это было уже эхо: голос его, натолкнувшись на опаленный щит Немой горы, возвратился назад.

И Саак Камсарян сорвался с места, побежал. Он бежал задыхаясь к кузнецам и воинам, и ему чудилось, что одинокая орешина машет ветвями, зовет, а из ее зеленого костра вдруг вырвались языки пламени.

Камсарян, усталый, взмокший, остановился, прислонясь к наскальному хачкару.

Видение рассеялось. В Лернасаре царило знойное безмолвие.

НЕСКОЛЬКО СТРОК ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Может, легенда об одинокой орешине и о старом мудреце, вещавшем истины, родилась не в Лернасаре? Видно, это отголосок австралийской легенды, вычитанной Соной в той же книге, где писалось о появлении бабочек.

А может, Сона и не читала нигде ничего подобного — к австралийским же аборигенам легенда, покочевав по свету, явилась откуда-то издалека.

Но и по нынешний день в Лернасаре, на самой макушке голой горы, живет одинокое странное дерево, которое в летний зной напоминает зеленый костер. Кажется, что безжалостный огонь, слизав на пути цветы и травы, добрался до вершины горы и вдруг замер, изменив свою окраску.

Высота горы (Немой — как ее окрестила Сона Камсарян) тысяча восемьсот тридцать пять метров. Но на самом дне ущелья из-под земли выбиваются корни, омываемые речной водой. Говорят, это корни одинокой орешины. Давным-давно некий скептик из Лернасара решил проверить, в самом ли деле это корни орешины. Он дотошно и терпеливо ковырял гору и шаг за шагом поднимался вверх. И только на высоте в тысячу метров признал свое поражение: корень, начинавшийся в ущелье, тянулся и тянулся ввысь, пробивая камни и опаленную красноватую землю. А на склоне не было больше ни деревца, ни кустика.

Даже ныне еще кое-где различимы следы лопаты скептика-лернасарца. В одном же месте, на высоте приблизительно восьмисот метров, довольно-таки глубокая яма. Нагнись — и увидишь крепкий, живой, полный соков корень, который тянется вверх.

Пусть этот феномен объяснят биологи, а в одной средневековой рукописи очевидец свидетельствует, что люди села Саратаг (одно из забытых названий Лернасара) любили собираться под огромной орешиной, которая росла па вершине горы. И в радостные дни собирались, и в горестные — сообщает старинный пергамент. Очевидец скуп в повествовании, но все-таки поражается: в тяжелые дни люди пели веселые, полные надежды песни, а в радостные — в напевах звучала тревога. По словам летописца, совесть их, наверно, была в бдении — они опасались стать рабами радости или горя. И того и другого боялись одинаково.

О старом же мудреце, вещавшем с орешины истины, в древней рукописи нет ни слова. Правда, летописец припоминает, что под орешиной была могила, увенчанная гладким продолговатым камнем без надписи.

Орешина высится и по сей день, а о безымянном надгробье никто не слыхивал — даже седовласые старцы и те не видали его и не слыхали о нем от дедов.

Ныне живая легенда об одинокой орешине принадлежит только ей, Соне Камсарян. Вернее, легенду эту, как жемчужину в раковине, получила она от отца и от бесконечной цепи своих безымянных предков, которые много столетий жили в этих суровых и дорогих сердцу горах.

А роман этот — с его обычными и необычными, печальными и радостными событиями, которые являются плодом воображения автора, — лишь попытка приоткрыть раковину и возвратить людскому сердцу и разуму жемчужину легенды.