'Одиссей' за 1996 год

го стала Годелива, зародилось во фландрской деревне, где та была похоронена, - Гистел, в десятке километров от Брюгге. Древнейший биограф так и говорит: он пишет "под давлением множества христиан". И говорит правду. То, что он сообщает о формах поклонения, местом которого стала могила, о чудесах, доказательства которых ему продемонстрировали, свидетельствует, что культ возник действительно в крестьянской среде. Он увидел землю около могилы, чудесным образом превратившуюся в белый камень. Он увидел эти камни, которые "из благочестия" люди унесли с собой, ставшие драгоценными. Он видел одержимых и больных, приходящих попить воды из пруда, куда некогда было погружено тело Годеливы. Ему говорили, что иные исцеляются. Это рвение паствы вынуждало церковных лидеров как-то реагировать. Они уступили. 30 июля 1084 г. в Гистеле епископ Нуайона-Турне Радебод II (одновременно и из тех же соображений укрепления церковной организации на границе своего диоцеза передавший церковь Ауденбурга Св. Арнульфу Суассонскому для создания общины из сен-бертенских бенедиктинцев) провозгласил обретение святых мощей женщины, умершей там, вероятно, четырнадцатью годами раньше. Прелат, однако, пожелал исправить легенду с тем, чтобы использовать ее в деле нравственного воспитания местного населения, все еще очень дикого. Манипуляции очевидны. Тем не менее следы первоначального рассказа остались. Весьма явственны они в версии жития, составленной немногим, кажется, позже канонизации и опубликованной болландистами по рукописи, происходящей из Ауденбургского аббатства '. Еще более заметны в тексте, который эта переделка собою дополнила, - в донесении, составленном Дрогоном, монахом из Берг-Сен-Винок, непосредственно перед вмешательством в это дело епископа Нуайона и с тем, чтобы таковое подготовить ^

Официальное признание, упорядочение... До каких пределов? Прилив религиозного чувства, направить которое в определенное русло имело целью признание мощей, - не был ли он в своей отправной точке формой инакомыслия? Такое предположение было осторожно сформулировано Жаком Ле Гоффом, когда я прокомментировал этот документ в моем семинаре. Он обратил внимание на то обстоятельство, что в текстах XI в. практически или почти никогда не заходит речь о ведьмах. Не в том ли здесь дело, что тогда церковь интегрировала в себя этих женщин, тех, по крайней мере, память о которых живо сохранялась в среде униженных, поскольку те трагически погибли от рук министериалов, агентов репрессий со стороны гражданских властей? Своим "обращением в христианство" не изгонялись ли они, как бесы, из собственной репутации? Не превращались ли в святых? Я не уверен, что стоит слишком развивать эту гипотезу. Тем не менее, если Годелива была канонизирована, то, вероятно, затем, чтобы удалить из почитания, какое ей воздавалось, ряд спорных моментов. Два из четырех чудес, зафиксированных первым биографом, могли бы подтвердить подобное предположение. Годелива была целительницей, исцеляла параличи. Так, она пришла на помощь мужчине

244 Картина мира в обыденном сознании

и женщине, которых небо покарало за работу в не санкционированное церковью время. Мужчина убирал хлеб в субботу вечером, и его рука прилипла к колосьям. Женщина в праздничный день, после мессы, размешивала в чане краску - палка приклеилась к ее руке. То, что Годелива освободила эти натруженные руки, аннулировав эффект божьего гнева, ставило ее ближе к народу. Она превозмогла проклятья священников. Не почитали ли в ней также поборницу сопротивления клерикальному гнету? Все это заставляет угадывать во фразах, имеющих в виду наставление и смягчение нравов, элементы отличного дискурса. Как бы то ни было, исходный дискурс переинтерпретирован с одной главной целью пропаганды - совершенно как биография св. Иды, разве что, пожалуй, в другой социальной среде - церковной морали брака. В перспективе некоторой типологии святости дочь булонского рыцаря Хейнфрида занимает место в ряду мучениц. Равно как и среди дев? Именно это утверждали болландисты: ее невинность, писали они, не может быть поставлена под сомнение; во всяком случае, в Гистеле ее считали девой. Вот только тщетно искать в двух текстах XI в. нечто, что могло бы подкрепить подобное утверждение. Оба описания ничего не говорят о девственности. Для авторов - что весьма примечательно - не это важно. Они настаивают на мученичестве. Однако на мученичестве супруги. Годелива, плохо выданная замуж, пала жертвой плохого брака. Агиографы открыто это провозглашают. Помимо прочего, в их намерения входило показать на отрицательном примере, чем должен быть брак, чтобы быть хорошим.