Однажды в СССР

Она вдруг обняла его за шею, притянула его лицо к своему и впервые сама поцеловала в губы. Вряд ли она осознавала, что делает. На него это произвело эффект разорвавшейся бомбы – до сих пор он не рассматривал её как сексуальный объект. И вот всё изменилось в мгновение ока! Уже их губы слились в одно целое, а его руки бережно, но сильно сдавливают её хрупкую фигурку. Вот его крупные кисти сомкнулись на подростково-прозрачной талии, охва тив её почти целиком, и она оказалась в воздухе, а потом обвила его ногами, как тропическая лиана обвивает мощный, устремлённый ввысь ствол. Поцелуй поцелую рознь. Вот и этот – совсем новый, незнакомый. От него захватывает дух и сердце проваливается куда-то внутрь. А навстречу из глубины поднимается неведомая волна, противостоять которой нет сил, невозможно, а надо, необходимо покориться!

За окном смеркалось. В комнате царили полумрак и Джо Дассен со своим новым для Союза хитом «Если б не было тебя». А они есть, и если могут люди терять голову, то это то, что произошло с ними здесь и сейчас. Она лежала на жёсткой скрипучей кровати, он гладил её лицо, и от его нежных прикосновений замирало в груди и тело становилось невесомым. Потом он медленно расстёгивал немногочисленные пуговицы её туалета, а она не противилась, хоть губы и шептали: «Не надо». Губы шептали то, что приказывал мозг, но он не имел сейчас привычной силы над ней, и вся его прежняя власть казалась смехотворной, а подчинялась она новому хозяину – своему проснувшемуся женскому естеству, которое жаждало, требовало продолжения его ласк, их смелости и безрассудства. Эти новые ласки были сильнее и желаннее всего на свете, сознание давно уступило место ощущениям, всё тело наливалось неясным напряжением, которое всё нарастало, вбирая в себя смутные обрывки мыслей и образов. Было сладко и страшно одновременно, казалось, тетива вот-вот лопнет, и тогда океан её желания затопит всё вокруг.

Вот началось что-то совсем нереальное, неправильное, ужасное и невозможно прекрасное. Она хрипло дышала пересохшим горлом, когда он своими чуткими пальцами смело ласкал её в совсем запретных местах. И надо бы оттолкнуть эту руку, и не было сил это сделать. Наоборот, она вся подавалась ему навстречу, и, казалось, он играет на ней, как на скрипке, извлекая не звуки, но чувственные ощущения её тела, о существовании которых она прежде и не подозревала. «Будь что будет!» – это на осколках сознания отпечаталась едва различимая мысль и тут же растворилась в водовороте пульсирующих взрывов, которые буквально сотрясали её худенькое тело.

Он действует всё смелее и желаннее. Сейчас будет больно! «Нет, не надо!» – ей казалось, она кричит эту фразу, на самом деле едва шепчет сухими горячими губами. Он не подчиняется, хотя был таким послушным всегда. Он прав, потому что нелепо прерывать эту поистине волшебную симфонию на полуноте – она ждёт, она жаждет продолжения каждой клеточкой юного, полного сил и желания тела. «А-ах!» Это не так больно, просто немного неприятно, но вот уже забыто, потому что на смену спешит целая гамма новых ощущений. Она открывается им навстречу, всеми чувствами сосредоточившись на одной области внутри себя, сплошь состоящей из оголённых нервов, которые жадно и чутко реагируют на его движения где-то глубоко в ней. Как в ней?! Этого не должно, не может быть! «А-а-а-а!» Крик вырвался помимо её воли, пальцы с неожиданной силой смяли простыню, долгожданная разрядка накатывала волнами, заставляя лёгкие толчками выбрасывать воздух, и в такт этому животному крику внутри неё жило, сжималось, и отпускало, и пульсировало новое, небывалое, невозможное наслаждение…

* * *

Они разговаривали с Олегом, привычно лёжа на кроватях и задрав ноги в ботинках на металлические спинки. Была середина дня. Олег сегодня выходной, а Ромка ждал курьера от Седого из Малаховки – тот должен был забрать товар, которым забито полшкафа.

– Как ты не боишься работать с Седым? У его пацанов такие рожи уголовные. Да и сам он, по-моему, сидел.

– Не по-моему, а точно четверик оттянул. Только бояться тут нечего – наоборот, если побывал у хозяина и с темы не съехал, значит, человек учёный, осторожный, знает, откуда в хлебе дырочки. Ему кипеж не нужен. Бояться вообще никого не стоит, а опасаться нужно молодых, горячих, кому море по колено. Как этот твой сынок профессорский, Виталик, который взял у тебя штукарь на японские часы и слиться решил. У них же ветер в голове. Такой и сам подставится, и других замажет, с кем работает.

Ромка рассуждал о ровесниках в третьем лице, будто сам был опытным, взрослым мужиком. Впрочем, опыт – понятие вне возраста. Кто-то учится быстро, кому-то и всей жизни недостаточно.