Охота

В детстве над моей кроватью одно время висел плакат - три человека, объятые красным знаменем, шагают плечо в плечо. Негр, китаец и европеец, черный, желтый и белый - три братские расы планеты, знаменующие собой Третий Интернационал. Едва ли не с младенчества любил я негров за то, что черны, за то, что обижены. "Хижину дяди Тома" я прочитал в числе самых первых книг, но ей-ей сердобольная миссис Бичер-Стоу уже ничего не добавила к моему всепланетному любвеобилию.

Михаила Светлова теперь нет в живых, шапочно был с ним знаком, редко виделись... Ах, Михаил Аркадьевич, Михаил Аркадьевич! А ведь мы вместе любили негров. Вы раньше, я вслед за вами. Разве "Гренада" не гимн этой любви?

Он хату покинул,

Пошел воевать,

Чтоб землю в Гренаде

Крестьянам отдать.

Любили далеких негров и испанцев, пренебрегали соседом, а чаще кипуче его ненавидели.

Жена встретила Юлия Марковича в дверях, на мгновение замерла с широко распахнутыми глазами, словно всосала взгляд мужа в провальные зрачки, успокоилась и ничего не спросила.

- А у нас гостья.

Раиса, дочь тети Клаши. Давно уже шли разговоры, что она приедет в Москву погостить.

Сама тетя Клаша была плоскогруда, мослоковата, в угловатости костистого перекошенного тела, в каждой спеченной морщинке на лице чувствовался многолетний безжалостный труд, состаривший, но не убивший выносливую бабу.

Раиса же оказалась угнетающе не похожа на мать: белокожая, грубо крашенная - с расчетом "на знойность" - брюнетка. У нее каменно тупые скулы и мелкие глаза с липкими ресницами, пухлый рот жирным сердечком и вызывающе горделивое выражение буфетчицы: "Вас много, а я одна".

Дина Лазаревна, должно быть, сердилась на себя за то, что гостья не нравится, потому была преувеличенно сердечна:

- Еще чашечку, Раечка?.. Вы варенья не пробовали.

- Нет уж, извиняюсь. И так много вам благодарна. - И отодвигала чашку белой крупной рукой с чинно оттопыренным мизинцем.

А в посадке присмиревшей за столом Дашеньки, в округлившихся глазах таилась недоуменная детская неприязнь, быть может, ревность. Дашенька и тетя Клаша до беспамятства любили друг друга.

Клавдия Митрохина - тетя Клаша - выросла в деревне под названием - надо же! - Веселый Кавказ. Этот Веселый Кавказ стоял среди плоских, уныло распаханных полей, открытый ветрам. Здесь даже собаки ленились лаять, а девки и парни до войны ходили на игрища в село Бахвалово за семь верст.

А в войну Веселый Кавказ совсем опустел, какие были мужики, всех забрали, мужа Клавдии одним из первых. Он написал с формировки два письма: "Живем в городе Слободском в землянках, скоро пошлют на фронт", и... ни похоронной, как другим - "пал смертью храбрых", - ни весточки о ранении, ничего - пропал.

В деревне же начался голод, из сенной трухи пекли колобашки, даже старую сбрую, оставшуюся с единоличных времен, сварили и съели. Райке исполнилось семнадцать лет, кожа синяя и прозрачная, глаза большущие, сонливые, с тусклым маслицем, шея и руки тоненькие, а живот большой и тугой. Невеста.

Надо было спасать Райку.

Из Веселого Кавказа сбежать нельзя. Без отпускных справок, без паспорта при первой же проверке схватят на дороге. Вся страна в патрулях, под строгим надзором. Есть только одна стежка на сторону - в лес. Туда не только пропускают, туда гонят. Каждую зиму колхоз выставлял сезонников на лесозаготовки - людей и лошадей.

В лесу давали хлеб. И не так уж и мало - семьсот пятьдесят граммов на сутки, ежели выполнил норму. Но даже мужики не выдерживали там подолгу - с лучковой пилой на морозе, по пояс в снегу, от темна до темна, изо дня в день - каторга.

У Райки означился рисковый характер:

- Пойду, мамка. Что уж, здесь помирать, а там еще посмотрим...

А смотреть-то нечего - костью жидка, одежонка худа, на первой же неделе свалится.

Но поди знай, где наскочишь на счастье. Повезло Райке, что с голодухи ветром ее шатало, куда такой на лесоповал, пусть подкормится - сунули в столовку при лесопункте посуду мыть. Думали на время, а Райка оказалась не из тех, кто свое упускает.

И стали приходить от нее редкие письма:

Здравствуйте, родимая мамонька Клавдия Васильевна!

Низко кланяется вам ваша дочь Рая. Мое сердце без

тебя, словно ива без ручья. Так что спешу сообщить: жи

ву хорошо, чего и вам желаю. Нынче чай всегда с сахаром

и даже с печеньем "Привет". Зовет меня к себе жить Иван

Пятович Рычков. Он у нас прораб по вывозке, но уже два

месяца заместо начальника. Начальник наш Певунов Авдей

Алексеевич стал шибко кашлять, увезли в больницу, долж

но, скоро умрет от кашля этого и от старости. У Ивана

Пятовича в леспромхозовском поселке свой дом, и жена

тоже есть, но стара. А дети совсем большие, одного даже

убило на фронте. Такие, как Иван Пятович, нынче на до

роге не валяются. И меня тогда сразу переведут из раз

датчиц вторым поваром, а может, и вовсе экспедитором

сделают, потому что почерк хороший и считаю в уме быст

ро.

Покуда, до свидания. Ваша дочь - Рая.

Жду ответа, как соловей лета.