Омлет по-византийски (сборник)

Противники долгую минуту молча смотрели друг на друга. У каждого в руке было ружье, ненависть – в сердце и желание убить – в мыслях. Явился случай до конца выплеснуть страсти, владевшие ими в продолжение всей жизни. Но человеку, воспитанному под сдерживающим влияние цивилизации, нелегко решиться на то, чтобы хладнокровно, не произнося ни слова, застрелить своего соседа, если только речь не идет о преступлении против семьи и чести. И прежде чем минутное колебание уступило место действию, сама Природа обрушилась на них со всей своей яростью. Над их головами раздался треск, жутким воем откликнулся ветер, и, прежде чем они сумели отскочить в сторону, буковое дерево всей своей громадой с грохотом повалилось на них. Ульрих фон Градвиц растянулся на земле, при этом одну руку он прижал собственным телом, и та тотчас онемела, а другой, почти столь же безжизненной, ухватился за раскидистую ветвь, тогда как его ноги оказались под рухнувшим стволом. Тяжелые охотничьи сапоги уберегли его ноги от переломов, но если травмы оказались не такими серьезными, как могли бы быть, то было очевидно, что ему не выбраться из положения, в котором он очутился, без посторонней помощи. При падении дерева ветви содрали ему кожу на лице, и, прежде чем он смог оглядеться и увидеть результаты бедствия, ему пришлось моргнуть несколько раз, чтобы стряхнуть кровь с ресниц. Рядом с ним лежал Георг Знаем, притом так близко, что при иных обстоятельствах он мог бы дотронуться до него. Он был жив и тоже пытался высвободиться, но был явно столь же беспомощен. Вокруг них горой лежали расщепленные ветви и сломанные сучья.

Ощутив облегчение от сознания того, что он жив, и придя в ярость вследствие своего плененного состояния, Ульрих вперемежку забормотал слова благодарственной молитвы и гневных проклятий. Георг, по лицу которого текла кровь, заливавшая ему глаза, прекратил на минуту попытки высвободиться, прислушался, а потом коротко рассмеялся ядовитым смехом.

– Значит, ты не убит, как это должно было случиться, но тоже влип! – воскликнул он. – Крепко влип. Ха-ха, какая ирония – Ульрих фон Градвиц попал в западню в украденном им лесу! Поделом тебе!

И он снова дико, с издевкой, рассмеялся.

– Это мой лес, – возразил Ульрих. – Когда явятся мои люди, чтобы освободить нас, ты, наверное, пожелаешь лучшей участи, чем быть пойманным на земле соседа, где бесстыдно занимаешься браконьерством.

Георг помолчал с минуту. Потом тихо ответил:

– Ты уверен, что твоим людям будет кого освобождать? Со мной сегодня тоже мои люди в лесу, они идут за мной следом, и они первыми придут сюда, чтобы освободить меня. Когда меня вытащат из-под этих чертовых веток, они не сочтут за лишнее усилие передвинуть этот ствол и положить его на тебя. Твои люди найдут тебя мертвым под упавшим буковым деревом. Приличия ради я пришлю мои соболезнования твоей семье.

– Мне ясны твои намерения, – со страстью откликнулся Ульрих. – Моим людям приказано явиться через десять минут, и семь из них уже, должно быть, прошли, и когда меня вызволят, я вспомню о том, что ты задумал. Но раз уж ты встретил смерть, браконьерствуя на моих землях, то не думаю, что с моей стороны будет уместно выражать твоей семье соболезнования.

– Вот и отлично, – огрызнулся Георг, – отлично. Ты, я и наши лесники будем ссориться до смерти, без посторонних. Смерть тебе, Ульрих фон Градвиц.

– Того же желаю тебе, Георг Знаем, вор и браконьер.

Предчувствуя возможное поражение, каждый говорил горячо, ибо знал, что пройдет, наверное, еще много времени, прежде чем именно его люди найдут хозяина. Какая группа явится первой, было лишь делом случая.

Оба к тому времени отказались от бессмысленных попыток выбраться из-под дерева, прижимавшего их к земле. Ульрих ограничился тем, что с усилием выпростал свою частично свободную руку настолько, чтобы достать из кармана фляжку с вином. Прежде чем он сумел отвернуть пробку и вылить себе в горло немного жидкости, прошло довольно много времени. Но каким благословенным показался ему этот глоток! Было начало зимы, снега выпало еще мало, поэтому пленники не так страдали от холода, как могли бы в это время года. Тем не менее вино согрело раненого и восстановило силы, и он с чем-то вроде трепетного сожаления посмотрел в сторону, где лежал его враг, который изнемогая от боли пытался сдержать стоны, кусая губы.

– Дотянешься до фляжки, если я брошу ее тебе? – неожиданно спросил Ульрих. – В ней доброе вино, оно поможет тебе хоть немного скрасить время. Будем пить, даже если сегодня один из нас умрет.

– Нет, я почти ничего не вижу. Кровь запеклась у меня на глазах, – ответил Георг. – И потом, я не пью вина с врагом.

Ульрих молчал несколько минут, прислушиваясь к заунывному завыванию ветра. Ему в голову пришла мысль, становившаяся все более настойчивой по мере того, как он бросал взгляды на человека, который столь решительно пытался противостоять боли и страданиям. Ульриху, испытывавшему такую же боль и слабость, показалось даже, что ненависть, которую он только что испытывал, покидает его.