Опимия

Сенат разошелся только к трем часам пополудни. Не так быстро разлетелась по городу весть о мерах, одобренных сенаторами, но горожане сразу же о них заговорили; декрет, которым объявлялся отказ от уплаты выкупа за пленных, показался чересчур суровым, а многим – даже несправедливым. Но это не помешало преторам, которые в ожидании консула исполняли обязанности высших магистратов, немедленно приступить к исполнению сенатского декрета, отослав назад к Ганнибалу десятерых пленников, прибывших для передачи его предложений; и пересуды толпы ничуть не помешали преторам, узнавшим на следующее утро о том, что один из пленников отказался вернуться в лагерь Ганнибала под тем предлогом, что он в самом деле сначала поклялся туда вернуться, но, выйдя из карфагенского лагеря, он притворился, будто что-то там забыл, возвратился и был тем самым освобожден от клятвы, так вот пересуды толпы не помешали преторам отдать приказ немедленно схватить этого человека и доставить его карфагенянам связанным, словно преступника.

Что и было сделано[128].

* * *

Всякий, кто вошел бы в те времена в Рим через Кверкветуланские ворота, остановился бы перед длинной и широкой Табернольской улицей, одной из самых красивых и широких в городе, которая как раз начиналась от Кверкветуланских ворот.

Если бы этот пришелец решился пройти по Табернольской в направлении Церолиенской курии, то, пройдя с треть этой прекрасной улицы, справа от себя он увидел бы длинную, узкую, кривую, застроенную бедными домишками улочку, взбиравшуюся на Эсквилинский холм; эта улица называлась Африканской[129].

На этой улочке в числе других был один трактир, где по дешевке продавали вино и закуску всякому, кто туда заглядывал; разумеется, посетителями этого трактира были преимущественно люди бедные и низкого происхождения. Поскольку на вывеске этого трактира был намалеван, хотя и довольно коряво, Сихей Зубастый, по которому кавпона и получила свое имя, а этот Сихей был храбрым плебеем и смертельным врагом полицейских десятников-децемвиров, понятно, что харчевня с таким названием пользовалась большой популярностью.

Заведение, однако, было не из самых грязных. Скорее длинный, чем широкий зал, в который попадали, спустившись на три ступеньки с Африканской улицы, мог дать приют даже и шести десяткам посетителей, но они, естественно, должны были удовлетворяться теснотой на маленьких скамейках, поставленных вокруг маленьких же круглых столиков, занимавших места у продольных стен зала, по шесть с каждой стороны.

Две четырехфитильные терракотовые лампы, подвешенные на железной проволоке к потолку, давали достаточно света.

В глубине помещения, направо от входящего, располагалась стойка трактирщика, предлагавшего вина и свинину – короткая и высокая стойка, а за нею на старом стуле сидел хозяин, наблюдал за посетителями и получал от них деньги, когда не крутился по залу.

Также в глубине помещения, но слева от входящего и рядом со стойкой, находилась маленькая дверца, которая вела на небольшой клочок земли, который назывался бы садом, если бы там были деревья и цветы, но там тоже стояли маленькие круглые столики из необтесанного камня, за которыми находили приют те посетители кавпоны, которые любили игру в кости, а таких было много.

Направо же от вошедшего в трактир, немного не доходя до стойки хозяина, в облупленной, задымленной стене зала была маленькая дверца, которая вела в кухню, а оттуда по темной лесенке, если открыть люк, можно было попасть в подвал, где хранилось вино и… устраивались кое-какие делишки.

Когда настали сумерки шестнадцатого дня перед сентябрьскими календами (17 августа) 538 года римской эры, трактир Сихея Зубастого был полон; посетители с огромным удовольствием пили разбавленное водой каленское вино, которое они в доброй вере считали настоящим, хотя за такую цену оно не могло быть настоящим, каким бы почтенным и бескорыстным ни выказывал себя хозяин.

Посетителями трактира Сихея Зубастою были ни большей части плебеи и вольноотпущенники. Считая себя почтенными гражданами, они терпеливо ожидали на Форуме в течение нескольких часов решений сената, а потом пришли обсудить их заново, хотя это и было совершенно бесполезно, в трактир Овдонция Руги Сарда, как звался хозяин этой кавпоны. Он и в самом деле был родом с Сардинии, потом стал рабом, отпущенным на свободу тем самым Спурием Карвилием Ругой, римским всадником, который первым среди квиритов отказался от жены, почтенной и красивой женщины, к тому же горячо любимой им, отослав ее в отчий дом, поскольку она не могла родить ему ребенка[130].

– Клянусь богами!.. Сенат, потеряв сенаторов, утратил и разум! – выкрикнул крупный, толстый, пухлый горожанин с красным, возбужденным лицом и шишковатым, сожженным неумеренными возлияниями носом.

– Потише, потише, Нумерий, ты слишком торопишься.

– А разве неправильно сделали сенаторы, хотя их и немного было на сегодняшнем заседании, отвергнув предложение о выкупе, сделанное Ганнибалом?