Орден

— Ну что ж, можешь переночевать у меня, — не сразу, подумав, предложил этот Эдуардыч. — Дорога крайностей ведет во дворец мудрости. Я тут сторожем рядом служу, вон в той детской музыкальной школе. Вернее, даже не там, а в некой конторе. Она снимает один угол у школы.

Лев двинулся вслед за сторожем Эдуардычем.

«Ночевать в жилье у карликов! Принимать от них помощь! Но это все же лучше, чем в кошачьем домике».

В одном дворе построили убежище для уличных кошек, большой ящик на сваях. Там и пришлось провести прошлую ночь. Оказалось, что совсем холодно, хоть кошки и грели немного.

У мусорных баков стоял пьяный бомж.

— Эй, выпейте по сто грамм, — предложил он, протягивая бутылку «Абсолюта».

Эдуардыч остановился, глядя на пачки денег, валяющиеся на грязном асфальте. Лев прошел стороной. Только он мог увидеть в наступившей темноте другого бомжа, ушедшего далеко вперед и прижимающего к груди деньги. Этот шатался, роняя пачки. Те падали и оставались лежать сзади, как лепешки за коровой.

Где-то вдалеке раздался жуткий и острый, будто поросячий, женский визг и чей-то смех. Эдуардыч двинулся вперед.

— И чего вы выпить не хотите? — донесся сзади обиженный голос бомжа.

В конторе Эдуардыча неуютно пахло канцелярией.

«Где только я теперь не бываю», — подумал Лев.

Эдуардыч снял шапку и сразу постарел. Оказался седым и лысым.

— Подожди, мне надо позвонить, — сказал он и исчез.

В углу стояло единственное здесь украшение, древний граммофон в деревянном ящике. Повсюду висели плакаты, как раньше, при прежнем режиме. Только не на красном кумаче, а на синенькой ткани.

«Никогда не протягивай руку ближнему. Останешься без руки»: прочел Лев самый большой.

Увидел в зеркале перед собой человека с рано появившимися следами пороков на лице. Красноватыми жилками и еще детским почти подбородком. С жидкими, но по-артистически длинными волосами. Он снял и выбросил в ведро для мусора свои очки.

Потом сел за стол. На нем почему-то лежала целая пачка меню разных ресторанов. Странное увлечение карлика. Еще газета, «Чебоксарские страсти».

«За оврагом на улице Кустарной видели бешеную собаку. С пеной изо рта…»

Вошел Эдуардыч. Вспыхнул свет.

— Ты как будто в темноте читаешь, — спросил тот. — Будто видишь.

— Вижу, — ответил Лев. — И еще я бывший дальтоник. Меня от дальтонизма вылечили — это единственный случай в мире. Но мне по-новому, по-вашему не понравилось. Просил врачей обратно дальтонизм вернуть, но они не хотят. Не умеем, говорят.

В чайнике шуршала накипь. Бессмысленные звуки, ненужные подробности жизни. На столе лежали инструменты и мелкие металлические детали вперемешку с коробочками лекарств.

Лев ткнул вилкой в сардельку с хвастливой надписью «Мясная». Медленно мастерил бутерброд. Ощущение страха и стыда. Вместе невыносимая смесь.

Они ели молча. Только трещала над головами старая люминесцентная лампа.

— Ты думаешь, мне так легко погибнуть, как кусок мяса, от боли, на радость врагам, — неожиданно заговорил Лев. — Вот так тоскливо сдохнуть! А что я могу? Умереть бы, но умереть хоть со стволом в руке. Не жалкой смертью! И может даже кого-то из врагов успеть замочить! Ты не понимаешь, где тебе понять!

— Все получается, когда не боишься, — помолчав, возразил Эдуардыч. — Страх парализует… Так всех нас в трусов превращает мысль. И вянет, как цветок, решимость наша в бессилье умственного тупика, — процитировал он.

— Пушкин? — спросил Лев.

— Нет. Шекспир, Вильям Потрясающий Копьем. Гамлет.

Лев с неприязнью смотрел на коротенькую рубашку Эдуардыча с пестрыми рисунками. Какими-то пальмами, кусками морского берега. Вряд ли этот Эдуардыч знал, что когда-то, в шестидесятые годы он выглядел бы дико модным. И рубашка его тогда называлась «гавайка»

— Этот Гамлет у нас в театре шел. Я тогда в Цехе твердых декораций работал и там для этого Гамлета череп из гипса делал, — пробормотал Лев.

— А на свете всякое бывает, — добавил к своим словам Эдуардыч. — Злодеи иногда ни с того ни с сего помирают: тонут, захлебываются блевотиной, кидаются в бурные воды с моста. Случаются случайности.

Потом Лев сидел, положив голову на стол и пытался заснуть. Внутри горько, словно он наелся перца, да еще эти идиотские советы карлика. Засыпая, Лев ощущал будто сердце пилят и пилят тупым ножом.

Утром он встал неимоверно рано. Стараясь не разбудить сторожа, вышел из школы. Светло и пусто. Шел непонятно куда, кажется, к дому. Вроде бы некуда больше идти. Осторожно проходил через свой двор. Обнаружилось, что окно в его комнате распахнуто. А вот в другом окне кто-то мелькнул, высунулась голова соседа, актера Генки Привольного.

— Заходи, — крикнул тот. — Враг бежал.

Его голос сейчас звучал неестественно громко.

Лев вдруг заметил большое пятно крови, отчетливо видимое посреди асфальтовой площадки перед домом. И на двери подъезда тоже кровь.

Привольный встретил его в коридоре. Как всякий пьющий, он всегда вставал очень рано, а сегодня, может, и не ложился. В такую рань оказался бодр и весел.

— Ты уже успел принять? — встретил его Лев.