Оруэлл: Новая жизнь

Даже здесь, в мире, где дружба переходила в профессиональные связи, поддерживать отношения было не всегда легко. Смит, в частности, была непростой натурой, вспыльчивой, обидчивой, склонной обижаться, при этом скрывая тайные навязчивые идеи, которые редко раскрывались ее друзьям: год спустя произошел оживленный обмен письмами по поводу даты пропущенной сессии записи, после чего она пожаловалась, что Оруэлл был "самым упорным лжецом, и эти небылицы всегда возвращались ко мне от других людей". Подруга Эйлин, которая иногда обедала с ней в ресторане на Джордж-стрит, недалеко от квартиры, куда Инес переехала после выселения Уэллсом, вспоминала, как обе женщины приходили поглазеть на них через окно из пластикового стекла, пока они ели; разговор Стиви, как она помнила, неизменно возвращался к отсутствующему мужу Эйлин.

Здесь, в начале 1942 года, Эйлин в определенной степени восстановила и переосмыслила себя, отказалась от должности в Департаменте цензуры и перешла на более удобную работу в Министерство продовольствия на Портман-сквер. Ее главной задачей была организация программы "Home Service" под названием "The Kitchen Front" - пропагандистского кулинарного шоу, которое пропагандировало питательные и недорогие блюда среди домохозяек. Как и ее муж, она участвовала в написании сценариев и заказе ораторов, и это было определенное перекрестное опыление; в конце концов, Оруэлл попросил ее разработать побочную программу "На вашей кухне" для Восточной службы. С каким бы энтузиазмом она ни относилась к этой работе, смерть брата все равно глубоко травмировала ее. Леттис Купер, которая впервые встретилась с Оруэллом во времена работы в Time and Tide, а затем перешла на покой в Министерство продовольствия, вспоминала слегка обеспокоенный вид Эйлин: "Она вообще ходила так, будто не думала, куда идет... У нее был такой тип ума, который постоянно перемалывал". Новые друзья Оруэлла, которые познакомились с ней в это время, думали так же: Пауэллы утверждали, что она не любила относиться ко всему легко и всегда была немного подавлена напряжением, связанным с ведением домашнего хозяйства. Домашние трудности не облегчались привычной неясностью Оруэлла с покупками. Получив указание пойти и купить цветную капусту, он заходил в первый попавшийся магазин и, если цветной капусты не оказывалось в наличии, просто возвращался домой побежденным. Как заметил Купер, другой человек зашел бы во второй магазин или вернулся с капустой.

В небольшую защиту Оруэлла можно сказать, что это был Лондон военного времени, мир очередей и дефицита, запустения и упадка, разбомбленных площадей и куч мусора. Рассказы Джулиана Макларена-Росса дают хорошее представление о царившей в нем лихорадочной атмосфере: урывками съеденные блюда в переполненных кафе; ночные поездки, сопровождаемые грохотом взрывчатки (Джанетта вспоминала поездку в типографию Horizon в Ист-Энде в разгар бомбежки); нежданные гости в поисках ночлега; проезжие мигранты, стремящиеся на военную работу. К последней категории относятся Ида и Аврил Блэр, которые в конце 1941 или в начале 1942 года покинули дом в Саутволде и отправились в Лондон, чтобы принять участие в военных действиях. Ида, хотя ей уже было за шестьдесят и здоровье пошаливало, устроилась продавцом в универмаг Селфриджа на Оксфорд-стрит; Аврил в итоге взяли на завод по производству листового металла недалеко от вокзала Кингс-Кросс. Лэнгфорд-Корт и небольшая квартира, которую обе женщины снимали в соседнем Хэмпстеде, были далеки от удобств Монтегю-Хауса, но даже здесь, на сером севере Лондона, некое подобие семейной жизни Блэров было способно воссоздать себя.

Прикованный к письменному столу пять с половиной дней в неделю и, как вскоре покажет беглый просмотр огромной массы документации, сохранившейся со времен его работы на Би-би-си, по уши погруженный в административные мелочи, бланки заказов и выплаты взносов, Оруэлл все еще просеивал политические нити, которые поглощали его с самого начала войны. Одной из них была природа тоталитарного государства нового типа, чьи размеры и идеологическое обоснование конфликт вывел на первый план. Рецензируя книгу Луиса Фишера "Люди и политика сейчас и потом" незадолго до Рождества 1941 года, он отметил, что западному демократу трудно оценить то, что происходило в гитлеровской Германии и сталинской России: "Одна из больших слабостей британской и американской политической мысли в последнее десятилетие заключалась в том, что людям, прожившим всю жизнь в демократических или квазидемократических странах, очень трудно представить себе тоталитарную атмосферу, и они склонны переводить все, что происходит за границей, в терминах своего собственного опыта". Все это напоминает поздний ночной разговор Боулинга с Портосом в "Воздухе": тоталитаризм - это нечто иное, чуждое и самоподдерживающееся; постичь его - значит расшифровать совершенно новый набор кодов.