Ош. Смертные души

— Что ж, — повращал он меч, глядя на бегущие по клинку отблески, — в этом теле есть свои плюсы.

— И в этой душе, — добавила Санти.

— Что будем делать с Элайей и Солидусом? — поинтересовался Дик.

— Я очищу их, а вы поглотите, — ответил Олег. — Думаю, это должны сделать ты и Жером.

— Э нет! — замотал тот головой. — Все эти переходы на новую ступень развития не по мне. Я, с вашего позволения, останусь на своей, пусть невысокой, зато родной. Дозу нужно повышать постепенно.

— Хочешь оставаться балластом? — спросил Миллер.

— Не припомню, чтобы я до сих пор кого-то утруждал. Может ты перенапрягся меня оберегать?

— Уже забыл, как подставил всех в куполе? Трусливый ублюдок.

— Это совсем другое, — скрипнул зубами Жером. — Тебя не было в моей голове, ты этого не видел.

— Я видел такое, отчего ты обгадился бы, не успев заплакать.

— Оставь его, — положил руку на плечо Миллера Ларс. — Я поглощу душу.

— Уверен? — обернулся Дик. — Ты только недавно через такое прошёл... Одно дело секураторы, и совсем другое — это, — кивнул он на огонёк над разрубленным телом Солидуса.

— Я уверен, — улыбнулся Ларс, бросив взгляд на принцессу.

— Солидус и Элайя не столь сильны, как Варн, — произнесла Санти, разглядывая изуродованные останки стражей, — изменения будут менее значительны, но их не избежать.

— А что на счёт...? — обхватил Дик руками воображаемые полусферы возле своей груди, кивнув на труп Элайи.

— Пол не имеет значения, — улыбнулась принцесса.

— Слава богу.

— Но прежде, чем вы приступите, — продолжила Санти, — я хочу свою плату.

Глава 33. Великая душа

Раздавленная голова Уртуса всё ещё сочилась кровью из-под водружённой короны. Пропитавшиеся одежды прилипли к костлявой старческой груди, узловатые пальцы застыли, вцепившись в пустоту, раскрытый в безмолвном крике рот чернел гнилыми зубами.

— Он не похож на хозяина великой души, — приблизился к мертвецу Олег.

— Нет, — покачала головой Санти, — ни капли не похож.

— Но почему?

— Величие скверно сочетается со старостью и телесной немощью.

— Из-за чего он состарился, если его душа так сильна?

— Ты знаешь.

— Печать Отречения? — произнёс Олег, словно не своим языком.

— Печать Отречения, — тронула принцесса прядь окровавленных седых волос. — Все эти века отец ждал милости богов, верил, что они снизойдут до него и примут. Он берёг свою душу для них. О, — поднесла она пальцы к золотистому огню, — такой дар, и такое пренебрежение. Должно быть, это невыносимо. Как думаешь?

— Мне тяжело судить. А что стало бы с Уртусом, услышь боги его мольбы?

— Тьма забрала бы его, преобразив.

— Как меня? — неуверенно спросил Олег.

— О нет! — засмеялась принцесса, и от этого смеха, многократно отражённого голыми каменными стенами, мороз пробежал по позвоночнику. — В тебе Тьмы не боле, чем света в ночи, а то, что сотворила с тобой душа Варна — лёгкие штрихи в сравнение с Её творениями.

— И всё это лишь для того, чтобы беспрепятственно поглощать души?

— В сущности — да, — кивнула принцесса. — Каждый апостол, что бы они там ни говорили, стремиться к одному — стать равным богам.

— И кому-нибудь это удавалось?

— Боги наделяют силой отнюдь не для того, чтобы она обратилась против них. Апостолы — жнецы душ, но они собирают чужой урожай, который, рано или поздно, придётся отдать хозяину.

— Если это известно тебе, должно быть известно и прочим. Почему же они столь охотно ввергают себя во Тьму?

— А почему игрок ставит всё на кон? Тьма умеет выбирать себе слуг, но возвышает лишь самых алчных, самых бескомпромиссных, тех, кто рвётся к цели, давя на своём пути всех — как врагов, так и союзников. Отец был другим, хотя и отрицал это, обманывая самого себя. Но Тьму не обмануть, она видела в нём угрозу.

— Почему?

— Спроси у него, — указала Санти на душу. — Быть может, он расскажет тебе.

Олег, стараясь не наступать в собравшиеся у подножия трона кровавые лужи, поднялся по его ступеням и протянул руки к огню.

— Будь стоек, — прошептала принцесса. — Отец способен не только сокрушать, но и убеждать.

— Буду, — набрал Олег полную грудь воздуха и сомкнул пальцы вокруг души.

Тёмный зал залило слепящим светом, а когда тот немного ослаб, пред Олегом предстала восхитительная картина. Он не сразу узнал в этом помпезном сверкающем великолепии те холодные безжизненные руины, где принял смерть Уртус. Олег оглянулся — врата позади него были распахнуты, за ними цвёл сад, и ветер доносил снаружи не миазмы болота, а пьянящие дивные ароматы. Зал наполняло пение птиц и звуки лютней, но ни птиц, ни музыкантов не было видно. Возле циклопических колонн и над гигантскими люстрами под сводом трепетали огни, но ни факелы, ни свечи не питали их. Трон, сверкающий золотом и самоцветами, был пуст, но от него исходил голос:

— В чём дело, капитан? — устало осведомился он — мощный и глубокий.

Олег отступил к двери, озираясь и не представляя, что делать.

— Капитан? — повторил голос. — Нет. Кто ты?

— Моё имя ничего тебе не скажет, — с трудом нашёл Олег в себе силы ответить вместо того, чтобы броситься прочь.

— А известно ли тебе моё имя?

— Король Уртус из рода Шазар, владыка Латарнака.