Отшельник

Жизнь же в многолюдстве, в миру, напротив, усиливает внешние чувства, а внутренние заметно притупляет. По опытному слову: «Я сплю, а сердце мое бодрствует», — здешние отшельники и их воспитанники стремились затворить дверь кельи для тела, дверь языка от разговоров и внутреннюю дверь от лукавства духов. Все было направлено к тому, чтобы безмолвствовать, пребывать в постоянной молитве, богомыслии без всяких попечений о земном и собственной плоти. Ничто так не делало их сердце сокрушенным и душу смиренной, как уединение в разуме и молчание.

Основанием своего пустынножительства здешние отшельники, как и все, кто шел этим путем, имели пять главных добродетелей: молчание, воздержание, бодрствование, смирение и терпение. Последние две добродетели питались непрестанным сердечным плачем и размышлениями о часе смертном. Живя без плача, как наставляли опытные подвижники, невозможно претерпеть зноя безмолвия. Поэтому спали старцы на ложе, напоминающем могилу, устланную внутри сухими ветками и листьями.

Деланий же богоугодных, передаваемых старцами как главное духовное наследие, было три: псалмопение, молитва и чтение, а при нашествии болезней или уныния полагался еще и постоянный прилежный труд. Уже от них рождались внимание и трезвение.

Внимание, наставляли отшельники своих воспитанников, есть совершенная свобода сердца от всякого гнилого, греховного помысла, непрерывное и непрестанное призывание имени нашего Спасителя Иисуса Христа, Сына Божия, и мужественное ополчение с Ним против врагов в духовной брани. Исповедуясь Ему Одному, это исповедание принимало в себя Христа через призывание Его святого имени. Без мужественного терпения и смирения подвижник не мог иметь ничего, кроме нерадения и самомнения, а от них умножались пленения и бесплодные блуждания помыслов, приводящие к духовной слабости и неизбежным падениям.

Келейное правило здешних пустынножителей для многих показалось бы вовсе непостижимым: с самого утра их ум пребывал в воспоминаниях о Боге, молитве и безмолвии сердца; несколько часов кряду они терпеливо молились, занимались псалмопением, чтением Евангелия и духовных отцов, и лишь за десятым часом позволяли себе немного подкрепиться пищей. Далее, если состояние здоровья было слабым, они спали не более одного часа, после чего, от сна восстав, пели вечерню. Так проходя дневной путь, лесные отшельники стремились угождать Богу.

Прожив в этом безлюдном месте более сорока лет, отец Агафадор глубоко скорбел о том, что его уже некому было сменять. Придя сюда из яростного безбожного времени, он видел, что древо, взрастившее на Руси немало поколений истинных ревнителей Святого Православия, подвижников, исповедников, праведников, мучеников, теперь стояло с перебитыми корнями, на которых уже вряд ли могли вырасти такие яркие плоды веры, благочестия, мужества. Он понимал, что отходит время истинных отшельников, рвавших с прежней жизнью все, что их связывало, искавших уединения от соблазнов, оглушали, сотрясали, уничтожали мир, вползавших в души людей, подобно ядовитым гадам, и отравляли, умерщвляли их, делая неспособными услышать голос Того, Кто вдохнул в них дыхание и звал к Себе.

Однажды выйдя после долгой и усердной молитвы из своего земного убежища, старец с горечью увидел, как пещерка, где раньше жили послушники, была раздавлена сошедшим после проливного дождя оползнем. Это было знаком: отшельники сюда отныне не придут.

И все же он не отчаивался: старец верил, что Господь не оставит его без Своей милости, без последнего напутствия исповедью и Причастием. Пока был жив духовный наставник старца отец Серафим, они оба имели возможность совершать в своем убогом жилище великое Таинство и причащаться Святых Тайн, но с тех пор, как он отошел ко Господу — а это произошло уже более двух десятков лет назад — старец Агафадор принимал Причастие лишь раз в год: из рук отца Лаврентия, которому Господь открыл тайну жительства здешних отшельников. И теперь он твердо уповал на милость свыше, что не будет оставленным здесь без последнего напутствия и христианского погребения. Он ждал этой судьбоносной встречи, за которой — духом своим он прозрел это — был близок его окончательный исход из земного бытия.