Отверженный дух

Мы сидели за завтраком, когда зазвонил телефон: это Мэри Льюис сообщала, что «отец отошел в мир иной». Вайолет взяла трубку; затем тихо передала печальную новость мне.

За ночь она как-то резко изменилась. Лоск и элегантность, безупречный вкус во всем и редкий, роскошный шарм, все, одним словом, что до сих пор так удачно скрывало возраст, как-то разом поникло, утратило свежесть и — смысл. Будто погас внутри какой-то жизненный источник, и осталась лишь яркая бесполезная оболочка, обреченная с этого дня вяло и скучно коротать годы.

— Про Арнольда слышно что-нибудь?

— Нет, Мэри обещала позвонить еще.

Медленно потянулся день. Вместо того, чтобы отправиться в сад, Фабиенн вышла с сыном на лужайку поиграть в бадминтон: от утреннего обморока мальчик, судя по всему, полностью оправился. Он двигался резко и стремительно, с какой-то нечеловеческой, невесомой легкостью, совсем как мотылек над травой, но в каждый удар вкладывал всю силу своего тщедушного тельца и очень скоро добился-таки своего. Фабиенн упала на спину, рассмеялась, и отбросив ракетку в сторону, крикнула: «Все, сдаюсь!». Он не стал донимать ее просьбами, но долго еще ходил по лужайке, запуская одну свечу за другой: «Сто один, сто два…» То и дело, заслышав звонок, Фабиенн мчалась к телефону, но каждый раз оказывалось, что звонит кто-нибудь из соседей. Ленч прошел вяло и нервно. Женщины к еде почти не притронулись, а Доминик-Джон к столу не подошел вообще: он так и остался сидеть на подоконнике, обхватив руками колени, напевая надоевшего всем «Короля Рено» и бессмысленно глядя в глубь сада.

Фабиенн очистила грушу; мальчик принял у нее тарелку и надкусил ломтик. В окно впорхнула бабочка: покружила немного и села на сочную мякоть. Доминик-Джон внимательно осмотрел незваную гостью, обнажил зубы в белоснежной улыбке, подумал немного и отправил ломтик вместе с насекомым себе в рот. Затем поглядел на мать искоса и смачно захрустел. Фабиенн от ужаса лишилась дара речи.

— Выплюнь сейчас же!.. Ах ты, свинья такая!..

Мальчик пережевал все как следует, проглотил и в то же мгновение с заливистым смехом выпрыгнул из окна в сад. Фабиенн швырнула на пол салфетку и направилась к телефону. Мы с Вайолет, не сговариваясь, вышли на веранду: здесь уже расставлены были кофейные чашечки и мягко гудел электрический «Кано». Я зажег спиртовку, а она принялась отмерять ложечкой порции и ссыпать их в стеклянный контейнер. Только лишь кипящая пена начала подниматься, как на веранде появилась Фабиенн.

— Арнольд вышел пройтись куда-то. Пока что они ничего не решили. Позвонят вечером.

— У тебя есть что-нибудь черное? — тихо спросила Вайолет.

— Черное?

— На похороны. Ты ведь тоже, наверное, должна быть в трауре.

— Наверное. Я об этом как-то и не подумала. Но где же взять — я никогда не носила ничего такого.

— Поехали. Шляпку с юбкой найдем — остальное как-нибудь приложится. — Вайолет обернулась ко мне. — Вы ведь будете здесь — на случай, если вдруг позвонят?..

Мне и самому пришлось засесть за телефон: предстояло отменить несколько встреч и проинструктировать прислугу. Около трех за окном послышался гул отъезжающего автомобиля. Где-то после четырех раздался звонок, и снова издалека донесся до меня тоненький, нервный голосок Хелен Льюис.

— Мы так волнуемся. Арнольд ушел в одиннадцать, и до сих пор его нет.

Что можно было на это ответить? Я спросил: в каком состоянии он уходил: был ли подавлен, взволнован?

— Нет, нет, все это время он был совершенно спокоен. Мы ему за это так благодарны: он ведь боготворил отца — представляю, что творилось у него внутри все это время. Но что же нам делать? Без него приготовлений не начнешь, а заявлять сразу в полицию как-то, знаете, неловко…

Весь льюисовский ужас перед враждебным «общественным мнением» звенел сейчас в ее голоске.

— Он сказал, что выйдет ненадолго, — продолжала Хэлен, — но к ленчу не вернулся, и мы, конечно, ужасно расстроились. Но прошло уже пять часов…

Я пообещал сообщить обо всем Фабиенн и наскоро распрощался. Дело принимало скверный оборот.

Женщины приехали; Фабиенн тут же бросилась к аппарату. Нет, Арнольд не возвращался. Было без пятнадцати шесть.

— Не понимаю, как ты все-таки могла отпустить его одного! — Вайолет стояла, обхватив плечи руками, комкая платье, не в силах унять дрожь во всем теле.

— Ну и что будем делать — звонить в полицию? — Фабиенн демонстративно повернулась ко мне.

Я сказал, что это крайняя мера, которая, помимо всего прочего, очень расстроит Льюисов. Не будем пока паниковать. Арнольд вышел, чтобы побыть в одиночестве, успокоиться, разобраться в своих чувствах. До захода солнца еще уйма времени, а на болотах ему каждая кочка знакома: он там не пропадет. Рановато пока что привлекать полицию к этому делу.