— Не ты? В душе я это понял. Но уточнить все же стоило, — он облегченно вздохнул, а потом продолжил: — Так уж получилось, что у меня сложились сложные отношения с ведуньями. Да что там сложные, я их ненавидел. Правильно это или нет, это уже другой вопрос. Зачастую, у ненависти, как и у любви, нет прямых и ясных объяснений. Чувство просто есть. Вот и у меня оно было. Ко всем ведуньям сразу. Иррациональное? Вполне возможно. Но от этого не менее глубокое. Что я должен был подумать? Первая, и самая простая мысль: со мной второй раз провели один и тот же трюк. Это уже немного позже я смог сказать себе: «Кордес, это не ведуньи коварные интриганки, это ты дурак. Попасть второй раз в ту же яму может только полный идиот». Тогда же я развернулся и ушел, хоть и хотелось упасть к твоим ногам. Просто прижаться и так замереть. И только отравленный ненавистью разум кричал, что сделал все правильно.
Мужчина смолк. Осторожно провел ладонью вверх и вниз по спине. Не встретив противления, опять коснулся губами волос, словно невзначай, мазнув и по виску, устроил Санайю на себе поудобнее.
— Тогда, в тот, первый раз, на мне совершенно случайно при плановой проверке состояния обнаружили воздействие. Не приворот, а именно ведовское воздействие. То, что одновременно и проще, и сложнее любого приворота. Проще, потому что оно основано на естественных чувствах и влечениях, но от этого и сложнее, подобное ведь и обнаружить почти невозможно, только если искать целенаправленно особыми методами. Именно тогда меня бросила невеста. Повторяю, я не оправдываюсь, я рассказываю, как было. Я, уверенный, что воздействие как можно скорее нужно снять, опять ушел с той поляны. На этот раз колючек и бурелома не было. Было другое. Мне до боли хотелось вернуться. Я держался за голову и повторял: «Это наваждение. Это опять наваждение. Ты должен как можно скорее от него избавиться». Несколько раз ловил себя на том, что иду обратно, но упрямо разворачивался и шел на базу. Знакомая опушка появилась, когда я уже решил, что никогда не выберусь. Если деревья умеют кричать, значит, это они крикнули мне вслед: «Упрямец!» Я даже не отдохнул как следует. Плохо помню, как собирался и что говорил Молоту. Вернее, не хочу вспоминать. Стыдно. Тогда я был не лучшим собеседником. Накричал на него, велел заниматься своими делами, как будто он этого сам не знал, и уехал в столицу. Каяться, что как последний дурак, опять попал в те же сети, и опять просить снять воздействие. Вполне обоснованно полагал, что надо мной посмеются, понизят в должности, а то и выгонят из Управления. Что было бы вполне заслуженным. В нашем деле подобные промахи недопустимы. Ты не устала слушать? — рука, последние несколько минут свободно бродившая по спине, подползла вверх, и большой палец нежно коснулся девичьей щеки.
— Нет-нет, что ты, рассказывай!