Парк Горького

Евгений, безумолчно болтая, разлил по бокалам шампанское, пододвинул блюдо с бутербродами. Гость присел и улыбнулся — Аркадий никогда еще не видел таких ослепительных зубов.

— И что же вы расследуете?

— Убийства.

Волосы Осборна были скорее серебристые, нежели седые. Хотя он вытер их полотенцем, они прилипли к ушам, и Аркадию не удавалось разглядеть, есть ли метка на одном из них, Осборн взял со стола массивные золотые часы и надел на руку.

— Евгений, — попросил он. — Я жду звонка. Будьте любезны, побудьте у телефона.

Он достал из кожаного портсигара сигарету и мундштук и прикурил от отделанной лазуритом золотой зажигалки. За Евгением хлопнула дверца.

— Говорите по-французски?

— Нет, — соврал Аркадий.

— А по-английски?

— Нет, — снова соврал он.

Раньше Аркадий видел таких людей только на страницах западных журналов и всегда думал, что весь этот лоск — от качества дорогой бумаги. В настоящей, физически ощутимой ухоженности Осборна было что-то чужое, пугающее.

— Забавно, что за все мои многочисленные поездки к вам я впервые встречаюсь со следователем.

— Выходит, вы никогда не делали ничего недозволенного, господин… извините, на знаю, как вас звать.

— Осборн.

— Вы американец?

— Да. Повторите, пожалуйста, вашу фамилию.

— Ренко.

— Не слишком ли вы молоды для следователя?

— Думаю, что нет. Ваш друг Евгений говорил о шампанском. Не его ли вы импортируете?

— Нет, пушнину, — ответил Осборн.

Было бы нетрудно утверждать, что Осборн был скорее совокупностью роскошных предметов — кольцо, часы, профиль, зубы, — нежели личностью; это был бы правильный социалистический подход, и отчасти он соответствовал действительности, но в нем упускалась из виду одна неожиданная для Аркадия сторона — присущее этому человеку чувство собственного могущества вкупе с самообладанием. Сам он казался себе слишком неестественным и любопытным. Нет, нужно держаться иначе.

— Мне всегда хотелось иметь меховую шапку, — сказал Аркадий. — И познакомиться с американцами. Я слыхал, что они очень похожи на нас — открытые, с широкой душой. И побывать в Нью-Йорке, увидеть Эмпайр Стейт Билдинг и Гарлем. Завидую вам — вы можете поехать, куда хотите.

— Только не в Гарлем.

— Простите, — Аркадий встал. — Вам здесь, вероятно, со многими надо поговорить, а вы слишком вежливы, чтобы попросить меня уйти.

Покуривая сигарету, Осборн остановил на нем долгий, ничего не выражавший взгляд, но как только Аркадий двинулся к двери, быстро сказал:

— Очень прошу вас остаться. Знаете ли, как правило, мне не приходится общаться со следователями. Мне не хотелось бы упустить представившийся случай. Когда еще доведется расспросить о вашей работе.

— Тогда я к вашим услугам, — Аркадий сел. — Правда, судя по тому, что я читаю о Нью-Йорке, моя работа здесь может показаться скучной. Семейные неурядицы, хулиганство. Случаются убийства, но почти неизменно в пылу ссоры или под влиянием алкоголя, — он виновато пожал плечами и пригубил шампанского. — Очень приятное. Действительно, почему бы вам его не импортировать?

— В таком случае расскажите о себе, — попросил Осборн, добавляя шампанского в бокал Аркадия.

— Уж здесь-то есть о чем рассказать, — с жаром подхватил Аркадий, залпом осушив бокал. — Знали бы вы моих родителей! А дедушки и бабушки! В школе замечательные учителя и надежные товарищи. А теперь… О каждом из моих сослуживцев можно книгу написать.

— Бывает ли, что вы делитесь своими неудачами? — улыбка Осборна соперничала с блеском его мундштука.

— Лично у меня, — ответил Аркадий, — неудач не было.

Он снял с шеи полотенце и бросил его поверх полотенца Осборна. Американец посмотрел на синяк.

— Попал в аварию, — сказал Аркадий. — Что только ни пробовал — и грелки, и кварц, но нет ничего лучше серных ванн — рассасывает моментально. Врачи наговорят с три короба, а старые средства все-таки лучше всего. Кстати, социалистическая криминалистика — это такая область, где величайшие достижения…

— Уж коли вы вернулись к этой теме, — вставил Осборн, — какое дело у вас было самое интересное?

— Наверное, хотите услышать о трупах в Парке Горького? Разрешите? — Аркадий щелчком выбил сигарету из пачки Осборна и прикурил от зажигалки, любуясь голубым камнем. Самый лучший лазурит добывают в Сибири, но Аркадию никогда раньше не доводилось его видеть. — В печати, правда, об этом не было, — выдохнул дым Аркадий, — но я допускаю, что такое необычное дело — хорошая пища для слухов. Особенно, — он шутливо погрозил пальцем, как учитель нашалившему школьнику, — среди иностранцев, не так ли?

Нельзя было понять, произвели ли его слова какое-либо впечатление на собеседника. Осборн невозмутимо откинулся на спинку дивана.

— Я не слыхал об этом деле, — сказал Осборн, когда молчание слишком затянулось.

Влетел Евгений Мендель и сообщил, что звонков не было. Аркадий тотчас поднялся, рассыпался в извинениях, что так долго засиделся, и стал благодарить за гостеприимство и за шампанское. Он подхватил полотенце Осборна и повязал вокруг шеи.

Осборн смотрел отрешенно, будто ничего не слыша, но, когда Аркадий был уже у перегородки, вдруг спросил: