Пассажирка из Кале

Это известие оказало на нее странное воздействие. Сначала на ее лице появилось удовлетворенное выражение, но ему на смену быстро пришла нервная настороженность, переросшая почти в страх. Пока проводник готовил билеты, она повернулась к горничной и обратилась к ней по-английски:

– Что делать, Филпоттс? Что если это окажется…

– О, нет! Никогда. Нам нельзя возвращаться. Вы должны решиться сейчас. Бояться-то нечего. Я видела этого мужчину, когда мы подходили. Он похож на джентльмена, на военного, а не на… вы знаете, о людях какого сорта я говорю.

Комплимент мне был приятен, но упоминание о людях «иного сорта» меня немало озадачило.

– Думаете, можно ехать? Думаете, здесь будет безопасно? Даже в этом пустом поезде? Уж лучше бы толпа, мы могли бы затеряться среди множества людей.

– Но тогда нас заметило бы множество людей. Кто-то мог бы вас узнать, мог бы сообщить кому-нибудь.

– Хотела бы я знать, кто этот пассажир. Тогда мне было бы намного спокойнее на душе. Если он будет ехать рядом, быть может, удастся уговорить его побыть с нами или хотя бы помочь с нашим сокровищем, пока я не передам его. Это такая обуза! Ужасно. Как я могла так поступить? Сейчас меня от одной мысли в дрожь бросает. Превратиться в вора! Я превратилась в обычного вора!

– Да все вокруг воруют, в этом ничего такого нет, если вас не поймали. К тому же вы все очень ловко сделали. А с какой выдержкой! Никто с вами не сравнится в этом деле. Вы словно всю жизнь этим занимались. – Горничная говорила с восторгом скромного исполнителя, воздающего хвалу гениальному преступнику.

Эта, как я понял, сообщница, обрядившаяся горничной, вид имела вполне благопристойный, внушающий уважение, и являлась прямой противоположностью своей младшей компаньонки: аккуратное, но непритязательное платье, сбитая, приземистая фигура, широкое, открытое и, как могло бы показаться случайному наблюдателю, честное лицо, неторопливые движения, свидетельствующие о взвешенном характере – такого человека не мучают угрызения совести, да и дурные поступки или вспоминания о них вряд ли его тронут или огорчат.

Наконец проводник протянул им билеты и с вежливым поклоном указал на вагон, мой, в который они и вошли. Я же, не испытывая ни малейшего интереса к услышанному, наоборот, вышел из него с другой стороны, направляясь в ресторан.

Кем были эти люди, с которыми меня столь странно и неожиданно свела судьба? Одна была леди, тут я не мог ошибиться, слишком многое это доказывало: голос, осанка, внешний вид – все говорило о благородном происхождении и воспитании, как бы низко она ни пала, чем бы ни запятнала свое высокое положение.

Она могла ступить на скользкую дорожку, или ее могли подтолкнуть к этому, но какими бы ни были причины ее нынешнего падения, она не могла всегда быть вором, которым она сама себя признала. Это слово слетело с ее собственных уст, и говорила она об этом не без раскаяния. Наверняка у нее имелось серьезное оправдание, должно быть, она стала жертвой какого-то необоримого искушения, какого-то сокрушительного давления – это чувствовалось в ее волнении, в ее страхе.

Могло ли быть это светлое создание воровкой? Могла ли эта прекрасная женщина, столь щедро одаренная природой, столь очевидно достойная обожания, быть в душе презренным, опустившимся злодеем? Поверить в это было трудно. Пока я колебался, не зная, что и думать, она подошла к двери в ресторан, где я обедал, и у меня появилась возможность осмотреть ее внимательнее и спокойнее.

«Дочь богов, божественно высока, божественно прекрасна»[3].

Высоту и стройность ее изящной фигуры подчеркивало узкое, явно сшитое на заказ, прямое по всей длине от ворота до пят пальто; грациозная посадка головы, подбородок чуть выдвинут вперед, гордое, непокорное выражение на несомненно прекрасном лице. Красивые темно-голубые глаза, точеный нос с изящными чувственными ноздрями, маленький рот с крепкими, плотно сжатыми губами, богатая копна блестящих каштановых волос, связанных в узел под твидовой дорожной шляпкой.

Когда женщина повернулась и посмотрела прямо на меня, она произвела впечатление человека, наделенного решительным, несгибаемым характером, который готов на многое, который, приняв решение, идет своей дорогой, не дрожа и не пасуя перед любыми возможными препятствиями.

Потом, к моему удивлению, хотя это было ожидаемо, леди подошла и села за соседний столик. Она говорила своей компаньонке, что хочет узнать обо мне побольше, что хочет привлечь меня на свою сторону, как бы спорно это ни звучало, и, судя по всему, теперь собралась попытаться. Надо сказать, это выглядело несколько вызывающе, но, признаюсь, мне это даже понравилось, и у меня не возникло ни малейшего желания скрестить с ней шпаги. По-видимому, она была умной, расчетливой и отчаянной авантюристкой, возжелавшей обвести меня вокруг пальца, но еще она была красивой женщиной.