Павел Третьяков

В воспоминаниях В. П. Зилоти есть следующая фраза: «…в Москве все как-то жили особняком, в семье, у каждого была своя яркая внутренняя жизнь и видеться всем было прямо некогда»^[859]. Действительно, как третьяковское, так и мамонтовское творческие объединения в такой степени плодотворны, что кажутся их историку самодостаточными. От внимания исследователей все время ускользает теснейшая связь, которая между ними существовала.

Связь эта прослеживается на самых разных уровнях.

Так, семейства Третьяковых и Мамонтовых состояли в тесном родстве: В. Н. Третьякова была двоюродной сестрой С. И. Мамонтова. Свидетельства современников подтверждают: отношения между семьями были не просто родственными, но и дружескими. В. М. Васнецов, перечисляя людей, в течение 15 лет всякое Рождество собиравшихся под кровом Мамонтовых, сообщает: «…каждый год я встречаю здесь Третьяковых, так беспримерно послуживших русскому искусству»^[860]. О «дяде Савве» и беззаботной абрамцевской жизни пишет В. П. Зилоти^[861]. Начиная с 1880 года семья Третьяковых каждое лето жила на даче в Куракине, неподалеку от Абрамцева. «…Перемена нашего летнего местопребывания невольно изменила круг знакомства и привела к сближению с несколькими семьями мамонтовского рода… Нечасто, но все же несколько раз была я в те года в Абрамцеве», — пишет Вера Павловна^[862]. Судя по письму дяди Веры Николаевны, И. Ф. Мамонтова, его сын, Савва Иванович, присутствовал на свадьбе четы Третьяковых^[863]. В конце концов, в архивах Третьяковки отложилось несколько писем С. И. Мамонтова П. М. Третьякову. «Христос Воскресе, дорогой Павел Михайлович! Да хранит вас Бог бодрым и здоровым на пользу роднаго искусства и радость всем. Любящий вас Савва Мамонтов» — такими посланиями обычно обмениваются люди, связанные добрыми дружескими чувствами^[864].

Связь двух культурных центров отнюдь не ограничивалась приятельскими отношениями их глав. Как толмачевские вечера, так и мамонтовский кружок двигались по направлению к одной цели. Они сплачивали художественные силы в Москве, создавая своего рода идеологический противовес Петербургу. Это давало творческую подпитку «народным духом»: еще в 1846 году западник В. Г. Белинский писал: «Может быть, назначение Москвы состоит в удержании национального начала», и ровно так же смотрели на миссию Первопрестольной видные славянофилы. Толмачи и Абрамцево давали художнику возможность воспарить над обыденностью, над ремеслом, освобождая его от обычных ограничений со стороны государства и заказчика-дворянина и, банально, от недостатка средств к существованию. Оба объединения позволяли творцу в полной мере реализовать свой художественный дар. В атмосфере взаимного обогащения идеями и опытом рождалась та самая соборность, которую славянофилы еще в 1840-х годах выдвинули на общественное обсуждение в качестве идеала. Разумеется, личные цели и личные пути любого сколько-нибудь значительного художника отличаются от тех, которые исповедуют его товарищи. Но тем с большей отдачей обменивались участники Замоскворецко-абрамцевского художественного сообщества новыми идеями, образами, средствами их воплощения. Дружественное сотворчество многих талантливых людей рождает гениальные творения вроде Абрамцевского храма — и целые направления в искусстве.

И наконец, еще одно соображение. Очевидна внутренняя связь мамонтовского и третьяковского объединений. Возникли они почти одновременно. Де-факто третьяковское объединение существовало со второй половины 1860-х, однако в своих окончательных формах оно организовалось в один год с мамонтовским кружком (1873). Наибольший интерес их участники проявляли к художественной и затем к музыкальной деятельности. Вполне вероятно, что на становление художественных пристрастий Саввы Ивановича (рубеж 1860–1870-х) повлияли увлечения Павла Михайловича, его эстетические предпочтения, его знакомства с живописцами, наконец.

Косвенным свидетельством влияния Третьякова на Мамонтова являются два факта. Во-первых, совпадение состава участников объединений. Живописцы — завсегдатаи музыкальных вечеров в Толмачах составляли и костяк Абрамцевского кружка. Во-вторых, талантливая молодежь, которую особо выделял Третьяков, входила в кружок Мамонтова. Разумеется, влияние могло быть и обратным: Мамонтов вполне мог делиться с Третьяковым своими соображениями о будущем искусства. Те юные таланты, которых отыскивал Мамонтов, вскоре продавали свои полотна Третьякову. Оба мецената с интересом следили за творческим ростом В. М. Васнецова, И. И. Левитана, В. А. Серова, И. С. Остроухова, К. А. Коровина. Оба принимали в этом росте деятельное участие.