Паж герцога Савойского

Это в самом деле был бутон ослепительной розы, который должен был раскрыться для любви и наслаждений. Она не умела делать ничего из того, что ей не нравилось, но зато со страстью делала все, что ей нравилось: если танцевала — то до упаду; если скакала верхом — то галопом, пока не загоняла лучшую лошадь; если слушала концерт — то музыка вызывала в ней дрожь. Всеми обожаемая, заласканная, избалованная, сверкая драгоценными украшениями, она в свои тринадцать лет представляла одно из самых больших чудес двора Валуа, столь богатого чудесами. Екатерина Медичи, не очень жаловавшая кого-либо, кроме своего сына Генриха, говорила: "Наша маленькая шотландская королевочка одной улыбкой может вскружить все французские головы!"

Ронсар писал:

Весною средь цветов родилось это тело,
И цвет его белее чистых лилий белых,
Румянец на лице алее алых роз С куста, что на крови Адониса возрос;
Амур нарисовал прекрасные глаза,
И грации, все три, покинув небеса,
Спустились, чтоб ее всем лучшим одарить,
И на земле остались, чтобы ей служить.

Царственное дитя понимало всю тонкость очаровательных восхвалений: ни проза, ни стихи для нее не имели тайн; она говорила по-гречески, по-латыни, по-итальянски, по-английски, по-испански и по-французски, и если поэзия и наука сделали ее своей избранницей, то и другие искусства искали ее покровительства. Вместе со всем двором она путешествовала из одной королевской резиденции в другую, из Сен-Жермена в Шамбор, из Шамбора в Фонтенбло, из Фонтенбло в Лувр; она расцветала среди плафонов Приматиччо, полотен Тициана, фресок Россо, шедевров Леонардо да Винчи, статуй Жермена Пилона, скульптур Жана Гужона, памятников, портиков, часовен Филибера Делорма, и, глядя на очаровательное, поэтичное, совершенное существо среди всех этих гениальных творений, можно было подумать, что это не дитя человеческое, а некое перевоплощение, подобное Галатее, некая сошедшая с полотна Венера или некая спустившаяся с пьедестала Геба.

У нас нет кисти живописца, так попробуем описать пьянящую красоту этой принцессы пером романиста.

Как мы уже сказали, ей шел четырнадцатый год. Цвет лица ее напоминал лилии, персики и розы — скорее все же лилии. Высокий, выпуклый лоб казался вместилищем гордости и достоинства, а вместе с тем — как это ни странно — мягкости, ума и отваги. Чувствовалось, что этот лоб сдерживает такую волю, которая в своем всепоглощающем стремлении к любви и удовольствиям не будет знать преград, и, чтобы удовлетворить свою страсть к наслаждениям и власти, если нужно, пойдет на преступление. Нос у нее был тонко и изящно очерченный, но твердый, орлиный, как у всех Гизов; ушки походили на переливающиеся перламутром раковины, а на виске трепетала жилка. Глаза — цвета между каштановым и фиолетовым, прозрачные, влажные и одновременно пламенные; ресницы темные; брови, очерченные с античной чистотой. Рот с коралловыми губками, с очаровательными ямочками по углам, приоткрываясь в улыбке, дарил радость всем вокруг; исполненный чистоты белый подбородок плавно и незаметно переходил в легкий изгиб, соединяясь с гибкой и бархатистой лебединой шеей.

Такова была та, которую Ронсар и дю Белле называли своей десятой музой; такова была та, которая спустя тридцать один год ляжет на плаху в Фотерингее, чтобы ее голову отделил от тела топор палача Елизаветы.

Увы! Если бы нашелся волшебник и сказал бы людям в толпе, что собралась поглазеть на блестящую кавалькаду, удалявшуюся под своды огромных деревьев парка Сен-Жермен, какая участь ожидает всех этих королей, принцев, принцесс, знатных вельмож и знатных дам, то среди зрителей не отыскалось бы ни одного мужчины и ни одной женщины, будь они в простой полотняной куртке или в холстиновом платье, которые захотели бы променять свою судьбу на судьбу этих прекрасных всадников в камзолах из шелка и бархата и всадниц в корсажах, расшитых жемчугом, и в юбках из золотой парчи.

Оставим же их пока под темными сводами каштанов и буков и вернемся в замок Сен-Жермен, где, как мы сказали, под предлогом легкого недомогания осталась королева Екатерина Медичи.

II КОРОЛЕВСКАЯ ОХОТА

Как только пажи и конюшие, ехавшие последними, скрылись в густых зарослях кустов, в то время опоясывавших в парке Сен-Жермен основной лесной массив, королева Екатерина ушла с балкона, уводя детей: Карла она отослала к учителю, Генриха — к нянькам, а Маргариту, еще слишком маленькую, чтобы беспокоиться о том, что она может услышать или увидеть, оставила при себе.

Едва она отослала сыновей, как вошел ее доверенный лакей и доложил, что оба лица, которых она хотела видеть, ждут ее в кабинете.